УЧЕНИЕ О «ВОСХОЖДЕНИИ» К ПЕРВООБРАЗУ

УЧЕНИЕ О «ВОСХОЖДЕНИИ» К ПЕРВООБРАЗУ

Иконопочитатели прибегали к клевете на иконоборцев, якобы те учили, что образ единосущен первообразу, а затем это опровергали. Однако, «православным нет ничего более чуждого, чем отожествление иконы с изображенным на ней лицом», - говорится в Соборном постановлении 754 года (см. В.Н. Лосский, А.А. Успенский. Смысл икон 2012, с. 47).

Если, по Студиту, образ с Первообразом составляет тождество (Феодор Студит, Послания, т. 2, с. 464-465), тогда образ уже не может нас возводить к Первообразу. Утверждать, что мы, отрекаясь от иконы, отрекаемся от Первообраза только потому, что на иконе написано «Христос» также странно, как странно смешение понятий образа и первообраза. Еще глупее называть человека богом, а икону Христом потому, что они носят образ, который, по Студиту, идентичен Первообразу, или потому, что мы называем икону не «образ Христа», а «Христос» по причине надписи.

Даже Дамаскин удивляется: «Кто может создать подобие невидимого и неописуемого Бога? Давать форму Божеству есть дело крайнего безумия и нечестия» (Св. И. Дамаскин. Источник знания, Спб., 2006, с. 264). «Ведь Бог выше не только описания, но и выше познания, и даже бытия» (И. Дамаскин. Полн. собр. твор. Спб., 1913, т.1, с. 162). Именно поэтому иконы в Ветхом Завете были запрещены. А теперь у нас или божество стало описуемо, или появилось два бога – один видимый, а другой нет. Ведь иконы пытаются описать не портретное сходство, а именно возвести нас к божеству или «духу» в них заключенному!

Как поворачивается язык предавать анафеме тех, кто не принимает эту явную глупость, если не сказать ересь? И после этого Федор Студит искренне удивляется, что епископы и игумены переходили в «стан еретиков». Действительно, здравый смысл становиться ересью только в глазах еретика. Хотя мы и не оспариваем святости Феодора Студита и Дамаскина, тем не менее не принимаем их языческих взглядов.

Иконоборцы тоже по-язычески считали иконой бескровную жертву, хотя она и не была образом тела, а самым телом, поэтому не могла считаться иконой. Но ведь и иконолюбцы не видели отличия между образом и первообразом в силу «духовного соотношения» (Феодор Студит, Послания, т. 2, с. 260, 464, 465, 483).

«По существу Архетип и изображение нельзя мыслить тождественным», - говорил Феодор Студит. (Цит. по кн.: Г. Острогорский. Основы спора об иконах, Прага, 1928, с. 50). Но разве не глупо мыслить их тождественными по подобию, «в силу соотношения», ведь между ними нет портретного сходства? Как видящие, так и не видящие это различие могут быть смело отнесены к идолопоклонникам. Иконы, как и люди, по Студиту, «участвуют в благодати и чести» не по единству природы, а по «относительному к божеству причастию».

Некоторые богословы учат, что даже при различии природы между предметами может сохраняться связь. Да. Если это различные виды материальной природы, а не связь материи и духа. Какая связь между реальным Богом и Его образом в виде старичка, например – какое здесь «соотношение»? Чтобы всем иллюстрировать эту ложь церковь больше не запрещает рисовать Бога в таком виде. А если, все же, образ с «архетипом» не имеет ничего общего ни по природе, ни по «соотношению», значит восходим мы к прелести, а не к Богу.

В церкви узаконили поклонение не только образу, но и надписи. Иоанн Дамаскин пишет: «Имя Божие есть первичный тип иконы. Имя Божие может быть названо Богом, оно приравнено к образу, кресту и другим символам. Имя является образом своего носителя, поэтому им воздается общее поклонение». Поэтому нечего удивляться, если, по учению Дамаскина, «Благодать сообщается вещественным предметам, поскольку они носят имена изображаемых» (Иоанн Дамаскин. Три защитительных слова, Спб., 1893, с. 26).

Таким образом, Бог заключается в предмет или в образ через надписание имени. «Имя – это символ, соединяющий образ и первообраз» (Прот. Дм. Лескин. Метафизика имени и слова, с. 102), поэтому, «Мы не кланяемся только веществу, а кланяемся имени, как первообразу, по причине их тождества», - говорит Студит (Феодор Студит. Творения, т.1, Спб 1907, с. 127).

Отсюда вывод: если образом, вернее, первообразом является само имя, то можно кланяться ему отдельно, написав его на стене, к примеру. Зачем это нужно – понимают только «святые», или люди с языческим менталитетом, ищущим внешнего поклонения. Они готовы поклоняться имени, а «изображение без имени считается недостоверным» (» (Прот. Дм. Лескин. Метафизика имени и слова, с. 103). Обычным людям этого не понять, до этого надо еще «дорасти». «Имя освящает икону и осеняет ее благодатью Святого Духа», (там же, с. 103), после чего «освящаются глаза тех, кто на нее смотрит» (Ф.И. Успенский. Очерки по истории… М., 2001, с. 84).

Выбирайте сами какое слово сюда больше подходит: мистика, магия или, может быть, «эзотерика»? «Благодать Божия пребывает в чертах и изображениях, - говорил Дамаскин (см. В.Н. Лосский. Смысл икон, 2012, с. 69). Причем, «пребывает» не временно, пока мы на нее смотрим, и не в переносном смысле, а в прямом, ибо «Благодать» и «Бог» у нас – слова-синонимы.

С каким трудом насаждался в церкви языческий пантеизм, разделивший Бога на «иманентного» и «трансцендентного»!

Иконолюбцы подтверждают (прот. Дм. Лескин), что «учение о почитании икон было выработано только в иконоборческий период (8 век), но так и не получило всеобщего распространения и не было воспринято Западной церковью», которая называет иконы плодом фантазии художников. Западный Собор 794 года (более 300 епископов) назвал Византийский Собор иконопочитателей смехотворным, отрицая богослужебное, и, тем более, догматическое значение икон. Учение Дамаскина и Студита о действии в иконах «божественных энергий» и их онтологической (реальной) связи с первообразом Западная церковь осудила, как «смехотворное», и только на Тридентском Соборе «утвердила почитание икон, несмотря на отсутствие в них божества» (И. Мейендорф. Жизнь и труды Григория Паламы, Спб., 1997, с. 382).

В результате, на Западе разрешили полет «священных фантазий» без икон, а на Востоке, запретив фантазии, узаконили языческое «присутствие божества» в иконах. Какое язычество лучше – римское или греческое – вопрос открытый.

Любители компромисов, люди с Западным менталитетом, хотят оправдать как иконолюбцев, так и иконоборцев. Один из них - исследователь Пол Рорем. Он, якобы, нашел у Дионисия деление верующих 1) на тех, кто поклоняется Богу, используя несовершенные материальные образы; 2) на тех, кто вообще не нуждается ни в каких материальных пособиях, и наконец, 3) на «иерархию», служащую посредницей между двумя «крайностями».

Это похоже на деление людей у неоплатоника Ямвлиха, который в своих «Мистериях» проводит подобное разделение между тремя типами души и тремя типами поклонения (см.: Rorem P. Biblical and Liturgical Symbols Within the Pseudo-Dionysian Synthesis. Toronto, 1984, р. 106–109). Ямвлих тоже разделяет человеческие души на толпу, которая следует своей судьбе и совершает поклонение в «материальной» форме; на редкие души, поклоняющиеся без помощи материи, поднявшись высоко на уровень божественного Ума, и на души в промежуточном положении, которые практикуют обе формы поклонения – материальную и нематериальную (см.: Shaw G. Neoplatonic Theurgy and Dionysius the Areopagite // Journal of Early Christian Studies 7.4, 1999, р. 582). Но христианство не приемлет языческих компромиссов, так же, как и не черпает знания у неоплатоников.

Говорят, «к пустому колодцу за водой не ходят». Так до каких же пор церковь будет посылать людей к языческим колодцам, наполненным «опиумом для народа»? Или церковью совсем забыто евангельское учение о благодати, как благоволении Божием к человеку, а не как «энергии», по греческим представлениям?

Почему так яростно защищают иконы их поклонники? Не имевшим никогда представления о молитве без образов, легче «восходить к Богу» посредством изображений, успокаивая себя на этой «духовности» без духа Христова – евангельского духа. Так сбываются слова Господни: на протяжении всей истории малое стадо всегда будет оставаться гонимым. За что гонят тех, кто имеет другой, более духовный образ благочестия? И сейчас, как и в древности, назвали бы безбожниками тех, кто не молится святым и не воздает им божеских почестей.

Мы так привыкли к внешнему «сакральному» пространству в храме или в одежде клириков, что уже не можем без этого обойтись, как не могут обойтись без телевизора те, кто к нему привык. Поэтому и кажутся нам «пустыми» другие христианские церкви, которые хотя бы внешне напоминают апостольские.