ВЫДЕРЖКИ ИЗ ТВОРЕНИЙ ЗАПАДНЫХ БОГОСЛОВОВ ВРЕМЕН КАРЛА ВЕЛИКОГО

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ТВОРЕНИЙ ЗАПАДНЫХ БОГОСЛОВОВ

ВРЕМЕН КАРЛА ВЕЛИКОГО (с комментариями Е.В. Фирсова)

Выдержки из книги (компеляция): Фирсов Е.В. Акты Второго Никейского (Седьмого Вселенского) собора 787 г., Спб., Нестор-История, 2016. Впервые, наряду с византийскими отцами церкви, переведены с латинского отрывки из сочинений западных богословов (Libri Karolini). Книга создана как ответ Восточному Собору 787 года.

Богословский аспект:

«На соборе в Константинополе (754 г. -ред.) процитировали Епифания: «Помните, дети возлюбленные, и о том, что не следует вносить икон в церкви, а также и в усыпальницы святых, но всегда памятуйте о Боге и держите Его в сердцах своих. Да не будет их и в частных домах (переводчики КДА убрали слова о «частных домах». -ред.), так как христианину не следует воодушевляться через блуждание глаз и ума». (Оригинальный текст см.: J. D. Mansi, “Sacrorum Conciliorum Nova et Amplissima Collectio”, tom. XIII, Флоренция, 1767, col. 292).

Vita Epiphanii — предмет недавней докторской диссертации К. Раппа (Оксфорд). Ос-новываясь на переводе сирийской версии, она считает, что Vita датируется периодом не позднее середины V века» (Фирсов, там же, с. 480).

Говорят, Епифаний не упомянул о таковой ереси (поклонения изображениям) среди тех, которые он перечислил, следовательно, это нельзя рассматривать как ересь. На это мы отвечаем: если бы Епифаний считал презирающих поклонение изображениям еретиками, то он бы без сомнения включил их в свой общий трактат о еретиках. Но он не упоминал таковых среди еретиков, таким образом, следует полагать, что они не еретики.

«Отсюда мы можем извлечь, что использование изображений было еретическим в самом своем основании. Гностики имели их задолго до появления в церквях, поэтому не могут быть противопоставлены идолы и иконы, так как на них были изображены не невообразимые существа или какие-то люди, а Христос и Его святые, стоявшие в одном ряду с языческими философами». Те, кто впервые использовали иконы, и были теми самыми еретиками». (По изд.: J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787…, Лондон, 1850, p. 225. См. ch. 114 (подсн. 22) на с. 97, а также сн. 452 (последний абзац) на с. 358. (Фирсов, с. 389)).

«Отцы ранней Церкви воспрещали поклонение изображениям. Письмо Епифания и свидетельства Августина причисляют поклоняющихся иконам к еретикам – симонианам и карпократианам» (см.: М. Chemnitz, “Examination of the Council of Trent”, transi, by F. Kramer, part IV, Сент-Луис, 1971, p. 128, 115).

«Симон обманул многих своими волхованиями (…). Поскольку, таким образом, ересь, возникшая от этого Симона и именуемая симонианской, весьма презирается верующими, то и обычай поклонения изображениям совершенно должен быть низведен (…). Если, однако, кто-либо возразит, что блаженный Августин считал еретическим покло-нение образам только потому, что это было поклонение изображениям каких-то язычников, таких как Симон и Силена, или Гомер и Пифагор, дайте ему поразмыслить далее, что они, как говорят, поклонялись также изображениям Иисуса и Павла, и это также было расценено им как ересь.

Теперь, если бы этот превосходный муж полагал, что изображения нашего Бога или Его Апостолов, сделанные руками, должны почитаться, то он никогда бы не счел почитание Павла и Иисуса еретическим». (J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787, in which the worship of images was established...”, Лондон, 1850, p. 380, со ссылкой на Libri Carolini, кн. IV, гл. XXV).

Блаженный Августин писал: «Первая Заповедь запрещает нам поклоняться любому образу Бога, соделанному по вымыслу человека не потому, что Бог не имеет образа, но потому, что никакому образу не должно поклоняться, а только Тому, Кто суть одно с Ним, и сей Образ не замещает Его, но един с Ним”. Что до представления Бога в образе человека, он разъясняет, что “это нечестиво для христианина воздвигать любое такое изображение Бога в храме (…).

Разве мы молимся им, потому что через них мы молимся Богу? Это есть главная причина этого безумного богохульства, что образ {forma}, походящий на живого человека, которая побуждает людей поклоняться ему, имеет больше влияния на умы этих несчастных, чем очевидный факт, что он не живой, и поэтому должен презираться живыми».

Августин пишет, что и сам “знал многих почитателей могил и изображений”. “Теперь же советую вам прекратить говорить недоброе против Вселенской Церкви, обвиняя ее в деяниях тех людей, коих она сама осуждает и выискивает каждый день, чтобы исправить, как непослушных детей”.

Златоуст говорит: «Хотя Моисей и все пророки уже давно умерли телом, но их имели они в Писаниях. Если ты, поставив бездушное изображение своего сына или друга, думаешь, что сам умерший присутствует при тебе, и воображаешь его посредством этого бездушного изображения, то тем более мы, чрез божественное Писание, наслаждаемся присутствием святых, имея в нем изображение не тел, но душ их, потому что изречения их суть изображения душ их».

Из этих слов Иоанна Златоуста, как и из множества других мест, совершенно очевидно, что этот отец не знал законной иконной живописи в церквях (по изданию: «Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста», т. V, кн. II, Санкт-Петербург, 1899, с. 583. См. сн. 234 на с. 199). (Фирсов, с. 657).

Василий Великий пишет: «А самый главный путь, которым отыскиваем то, к чему обязывает нас долг, есть изучение богодухновенных Писаний, потому что в них находим мы правила деятельности, и в них — жития блаженных мужей, представленные в письменах, подобно каким-то одушевленным картинам жизни по Богу, предлагаются нам для подражания добрым делам. Поэтому в чем бы кто ни сознавал себя недостаточным, занимаясь Писанием, в нем, как в общей какой врачебнице, находит врачевство, пригодное своему недугу».

(Из «Послания к Григорию Богослову» («Творения иже во святых отца нашего Василия Великого», ч. VI, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1901, с. 10). См.: Василий Великий, «Правила, кратко изложенные в вопросах и ответах», Ответ на вопрос 49, по изданию: J.-P. Migne, “Patrologiae Cursus Completus, Series Graeca”, toin. XXXI, Париж, 1857, col. 1116, а также «Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, Архиепископа Кесарии Каппадокийской», т. II, Санкт-Петербург, 1911, с. 406).

«Эта беседа (Творения св. Василия Великого, ч. IV, М., 1846, с. 376), как и прочие труды Василия Великого, к которым обращались на Соборе, не дает никакого намека или повода подумать, что этому отцу в его время была известна какая бы то ни была иконная живопись внутри церквей».

«Осуждение (Седьмого) собора со стороны императора Карла Великого и его богословов начинается с критики термина Divalis. («Divinus, divalis – лат.: божественный, божий» (М. Бартошек, «Римское право: Понятия, термины, определения, Москва, 1989, с. 108). «…Кто не боится именовать себя по обычаю язычников Divi, а свои Соборные Деяния – Divalia. Конечно, их высокомерие весьма похоже на обещание древнего змея, которым был обманут наш праотец Адам. Ибо те, кто так жаждет быть выше, чем они есть, отвергаются Им» (…).

Из Деяний Собора: «Известно посланиие святого Анастасия, епископа Феопольского, к некоему схоластику, в котором он отвечал на высказанное тем следующее недоумение (т.е. утверждение. -ред.): "Никто пусть не ошибается относительно значения твоего поклонения. Мы кланяемся и людям, и святым ангелам; но не служим им, как богам; ибо Моисей говорит: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Втор. 6:13; Мф. 4:10). Смотри: при слове «служи» прибавлено «одному», а к слову «поклоняйся» не прибавлено. Значит поклоняться можно (и не Богу), — потому что поклонение есть обнаружение почтения, — а служить (молиться. -ред.) нельзя никому, кроме Бога».

«Джеймс Сирсез в своем труде «Папство как неприятель Писания» в главе «Наиболее серьезные и отвратительные фальсификации», следующим образом освещает этот вопрос, затрагивая цитированный на Соборе отрывок Анастасия:

«Одно из самых существенных разногласий между нами и Римской Церковью — это разногласие о законном объекте божественного поклонения. Мы убеждены из природы вещей, а также из абсолютно ясно выраженных предопределений Святого Писания, что только Творцу и Господу мира следует поклоняться; и что оказывать любое религиозное поклонение какому-либо другому существу — это просто идолопоклонство.

Римляне же выделяют три различные степени поклонения, которые они называют Latria, Hyperdulia и Dulia. Первое поклонение, как они утверждают, предназначено только одному Богу, второе — пресвятой Деве, третье — ангелам, святым, иконам и т. д. О том, что эта изощренная гипотеза вовсе не их собственная, а они позаимствовали ее у язычников, можно убедиться, посмотрев «Комментарии Гиерокла на Золотые стихи Пифагора» (James Serces, «Popery an enemy to Scripture», по изданию: «Supplement to Gibson’s Preservative from Popery», vol. VIII, Лондон, 1850, p. 59).

Libri Carolini, кн. IV, гл. IX: «Несчастные умы! — всегда в брожении, либо отрекаясь от вещей, которые могли бы иметь не преступая заповеди, либо поклоняясь вещам, которым нельзя поклониться не преступив заповеди — всегда в смятении, возбужденные отвержением с одной стороны, или же обоготворяя иконы с другой стороны.

Несчастное обыкновение, которое, ни во что не ставя правильный путь срединности, и лишенное какого-либо твердого руления, всегда переходит из одной крайности в другую: то к неумеренному отвержению того, что не нужно отвергать совсем (собор 754 г. -ред.), то к несчастью поклоняться тому, чему не следует поклоняться совсем (собор 787г. -ред.) — то сверх всякой меры унижая то, что не должно унижать, то сверх всякой меры превознося то, что не следует превозносить так высоко — то пренебрегая тем, что потребно, то настаивая на том, в чем нет необходимости — созывая соборы то за отмену, то за поклонение иконам, из которых ни один не требовался.

Будто бы христианская религия может получить какой-то ущерб от простого обладания иконами или от непоклонения им; ибо, если их нет, то это ни в коем случае не причинит вреда христианству; и, если они есть, то это не будет помехой доброму: и в то время как избавление от них, судя по всему, породит обвинение в неосторожном легкомыслии, то поклонение им заклеймит Церковь, как несомненно заблуждающуюся» (по изданию: J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787…, Лондон, 1850, p. 283, (Фирсов, с. 495).

«Славнейший патриций сказал: «Велико наказание Навуходоносора: разбивать изображения, с одной стороны, или поклоняться им со свечами и ладаном, с другой стороны; более того, и разбиение и поклонение осуждалось отдельными отцами Церкви. И это справедливо, потому что далеко от рассудительности то, что совершают обе стороны: и те, кто созывает соборы ради их необязательного изничтожения и те, кто созывает соборы ради их неуместного почитания. (…). Мы и украшаем те места, которые

отделены для божественного поклонения, но и поклонение наше и служение возносим одному только Богу» (по изданию: “Libri Carolini sive Caroli Magni Capitulare de Imaginibus”, rec. H. Bastgen, lib. IV, с. IV, Monumenta Germaniae Historica, Leg. sec. Ill, Concilia, tom. II, suppl., Ганновер, Лейпциг, 1924, p. 177).

«Когда эти люди из-за своей фанатичной любви к иконам объявляют, что поклонение иконам было передано нам от апостолов, абсолютно необходимо, чтобы они также сообщили нам, на каких примерах это было установлено, или в каких документах это было провозглашено. Может, это Петр установил поклонение изображениям — тот, который кротко удержал Корнилия от поклонения себе? Или Иоанн, которого предо-стерегли, когда он хотел поклониться ангелу, не делать этого, а наоборот — поклоняться только Богу? Или Павел, которого переполнил ужас, когда ликаонийцы возжелали воздать ему, по суеверию, поклонение? Или Варнава, который отверг такое же желание с не меньшим негодованием, чем Павел?

Как же так было, что они никогда не ощущали никакой нужды в подобных объектах для напоминания о священных истинах? Делает это, бесспорно, ловкий и изощренный враг рода человеческого, чтобы под видом почитания святых вернуть обратно идолов, чтобы ему в обличии разных изображений поклонялись».

Поскольку и ангелы, и апостолы запрещали поклоняться себе, то кто же настолько безумен, настолько глуп, что утверждает, будто именно они породили поклонение обра-зам — добавим, что, даже если бы они позволили оказывать почитание себе, они, тем не менее, запретили бы почитание изображений, так как достоинство и сущность ангелов и людей совершенно отличаются от таковых, присущих изображениям.

Прибавление же имени Христа к конкретной иконе никогда не приведет ее к достоинству. Каким же образом наше вероучение о том, что следует поклоняться Христу без видимых изображений препятствует познанию Бога или самого таинства во-человечения»?

«Поскольку это факт, что в них (иконах) нет святости, то всякий утверждающий, что в них и с помощью них он ищет Божьей славы, уходит очень далеко в сторону от истины. Ведь не в рукотворных изображениях Давид постигал Божью славу». «Иконы не имеют чувств и разума — это истина, а то, что они являются людьми — это ложь.

Но если кто-то скажет, что они могут быть названы людьми по праву уни-версализма, как, например, говорят: Августин был великим философом, Августин похоронен в таком-то месте — то пусть учтет, что всё это произошло от одного оригинала, а именно Августина. И он один является истинным Августином, о котором сказано, что он был великим философом, а всё остальное соответственно — книга, изображение, прах (Libri Carolini, кн. I, гл. IV. 3).

«Согласно Писанию, Бог являл чудеса через тень св. Петра и платки с одежд св. Павла не для того, чтобы человек поклонялся тени или платкам, но для того, чтобы могли они прийти к вере во Христа, сына Божия (…) и не для того, чтобы молиться иконам и веровать в то, что нарушение Второй Заповеди необходимо для спасения».

Агобард, епископ Лиона, писал: «Православные отцы, во избежание идолопо-клонства, приняли строгие меры, чтобы никакие изображения не устанавливались в церквях, дабы почитаемое не изображалось на стенах. Во всем Писании, а также ни у кого из отцов Церкви нет ни одного примера поклонения изображениям; их следует принимать за орнамент, радующий глаз, но не наставляющий людей».

Матье Никола Клеманжи пишет: «Вселенская Церковь с древнейших времен законно определила, что никаких изображений не должно устанавливать в церквях в попечение об обращающихся к вере из язычников, дабы те не сочли, что в них

присутствует какая-то божественность, как они нечестиво полагали в отношении своих прежних идолов».

Полидор Вергилий писал: «поведу речь о почитании икон, которое осуждали не только несведущие в нашей религии, но и, согласно свидетельству Иеронима, почти все святые отцы, из страха вовлечения в идолопоклонство, какового злодеяния хуже нет» (по изд.: J. Bingham, "Origines Ecclcsiasticae, or The Antiquities of The Christian Church”, Vol. II, Book VIII, Chap. VIII, Sec. VI, Лондон, 1843, p. 512).

Джереми Тейлор писал: «Поскольку будет противоречием сказать, что икона Бога есть Бог, то, следовательно, должно быть противоречием и поклонение иконе с “ко-нечным” божественным почитанием, ибо тогда получается, что изображение существа — это и есть то существо, чьим изображением оно является. И, таким образом, эти богословы учат тому же самому, за что они осуждают язычников. <...>

Теперь, хотя всё пребывает в таком плачевном состоянии, когда христиане настолько очевидным образом вовлечены в идолопоклонство, а объяснения этому слишком возвышенны и тонки, чтобы их поняли те, кто нуждается в них, все-таки никакое объяснение не может оправдать такое положение дел» (J. Taylor, “A Dissuasive from Popery”, pt. I, ch. II, § 12 in“The Whole Works of the Right Rev. Jeremy Taylor, D.D., Lord Bishop of Down, Connor, and Dromore”, vol. VI, Лондон, 1852, p. 270).

«Не вся Христианская Церковь заблуждалась таким образом: общепризнанно, что большая ее часть (во времена Германа и еще долго после него) придерживалась противоположного мнения. В действительности же, упорство иконопочитателей произвело ересь» (Фирсов, с. 330).

«Языческие судьи исповедывали такую же ересь о своих идолах: «Мы не полагаем своих надежд на медь и камни, но на некоторую покровительствующую силу». Отцы собора подтверждают: «мы делаем Его икону как (икону) человека, хотя и знаем, что Он по естеству Бог. Самую икону мы не называем Богом». Дамаскин пишет о неизобразимости Бога Отца. Так где же эта способность различения, когда сегодня существуют миллионы икон с изображением Бога Отца?

«Евсевий представляет описание статуи из Панеады (Евсевий Памфил, «Церковная история», кн. VII, гл. XVIII, М., 2006, с. 324, 325). Как историк, он излагает это с έ'λεγον [говорили], с присущими поверьями». «Евсевий не видел чудес, и весь его рассказ основан просто на слухах. “Говорили”, что статую воздвигла женщина, страдавшая кровотечением, “говорили”, что у ее подножия выросла трава; “говорили”, что многие чудеса были совершены ею; Евсевий совершенно не одобрял возведения изображения; поскольку, добавляет он, они действовали “особенно не задумываясь, по языческому обычаю (…).

«Нет ничего удивительного в том, - пишет Евсевий, - что в старину язычники, облагодетельствованные Спасителем нашим, это делали. Я ведь рассказывал, что сохранились изображения Павла, Петра и Самого Христа, написанные красками на досках. Естественно, что древние привыкли, особенно не задумываясь, по языческому обычаю, чтить таким образом своих спасителей» (там же, с. 325).

«Иоганн Гизлер пишет об этой статуе: «Судя по аналогии со множеством монет, мемориал был воздвигнут в честь императора (вероятно, Адриана), и был ошибочно интерпретирован христианами, возможно, на основании надписей “Спаситель” или “Бог”». Кто бы ни был в действительности прототипом Евсевиевой статуи, утверждение, что Иисусом он точно не был, является на сегодняшний день энциклопедическим, с которым согласно подавляющее большинство историков Церкви».

Существование церквей тоже ни в коем случае не подразумевает существование изображений в этих церквях. Доказательством этого служит факт, рассказанный

Лактанцием (“К Донату о смерти гонителей”, гл. 12) — что, вламываясь в церкви во время десятого гонения, префект и военачальники выломали двери величественной церкви в Никомедии и искали образ Божий, но тщетно.

Епифаний, диакон и кувуклисий прочитал (на Соборе 787 г.): «Отец (Григорий Нисский. -ред.) учил против ариан, как это видно из предисловия этого отдела, которое читается так: "Без сомнения, всякому известна цель появления в сие время учителя нашего (Василия Великого. -ред.). (…) Изобретатель зла, будучи мудр на злое, не оставил лукавого умышления, как бы опять чрез обольщение сделать себе покорным род человеческий.

Под видом христианства он тайно ввел опять идолослужение, убедив своими лжеумствованиями склонявшихся к нему не отпадать от твари, но кланяться ей и чтить ее и почитать Богом тварь, называемую именем Сына (…) и восторжествовала болезнь людей, служащих твари вместо Творца, так что и содействием тогдашних царей заблуждение поддерживалось и все предержащие власти поборали по сей болезни. В это время, когда без малого почти все люди готовы были подчиниться превозмогающей силе, Бог воздвигает Великого Василия» (Фирсов, с. 427, 428). (Странно, что отцы Собора выступают против служения и поклонения Христу, как творению, но не против поклонения святым. -ред.).

«Григорий Богослов высказывался крайне опрометчиво, заявляя, что иудейское исповедание Единого Истинного Бога является таким же злом, как и языческое многобожие» (по изданию: Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787, Лондон, 1850, p. 365).

«Он [император Александр Север] хотел построить храм Христу и принять Его в число богов. Об этом, говорят, думал и Адриан (Адриан (76-138) — римский император с 117 г.), который приказал построить во всех городах храмы без изображений богов; они и поныне называются храмами Адриана, так как не имеют божества; он, говорят, с этой целью и построил храмы.

Но этому воспротивились те, которые, справившись в священных изречениях, нашли, что, если он это сделает, все станут христианами и прочие храмы будут заброшены» (Элий Лампридий. «Александр Север», § 43, по изданию: «Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана», Санкт-Петербург, 2001, с. 170).

«Когда император Адриан приказал построить во всех городах храмы без изображений богов”, в тот момент это было воспринято, будто бы он воздвигает их для Христа, о чем говорит Элий Лампридий в “Жизни Александра Севера”, что является ясным доказательством – христиане тех дней не имели никаких изображений в своих церквях. И касательно запрета нахождения живописи в церквях, правило Эльвирского собора, состоявшегося в Испании в царствование императора Константина Великого, говорит самым ясным образом: “Не должно быть в церкви картин, чтобы объекты почитания и поклонения не изображались на стенах", что так озадачило умы наших поздних католиков».

«Из трудов Августина и Оптата совершенно отчетливо видно, что в то время ни их церкви, ни их алтари не знали никаких статуй, потому что и то, и другое считалось в чистом виде языческой традицией» (См.: “The Work of St. Optatus, Bishop of Milevis. Against the Donatists” transi. by О. R. Vassall-Phillips, book II, chap. XXII, Лондон, 1917, p. 108).

«Что же обозначается в Библии таким образом: «поклонился на верх жезла его», то есть сына своего Иосифа? Возможно, взялся за его жезл, когда его сын давал ему клятву и, продолжая держать его, поклонился перед Богом, держа жезл еще в руке по произнесению Иосифом слов клятвы (…). Пусть скажут тогда, что против этого они могут

возразить, те, кто из-за своего почитания икон не боится ложно обвинять патриарха и кто, безумствуя, стремится перетолковывать Священное Писание»?

«Вот истина — еврейская Библия, которая провозглашает, что патриарх молился на возглавие постели. Вот латинская библиотека говорит о том, что он молился «через верх жезла», или «на верх жезла», или «на навершии», или «поверх навершия»! Вот Августин, муж ученейший и вдохновленный дуновением святого служения, после плодотворного изыскания, не имея сомнений, провозглашает, что так поклонялся тот Богу, а не жезлу и не сыну».

«Если Бог предстал перед Моисеем в кусте, то кустам теперь следует поклоняться? Нет: Он предстал в кусте не для утверждения поклонения кусту, но чтобы через его шипы были указаны грехи, ради которых дан Закон».

«Должны ли мы поклоняться жезлам, потому что жезл Аарона расцвел? Или гумну и шерсти оттого, что гумно и шерсть Гедеона попеременно становились мокрыми и сухими? Или ослиной челюсти, потому что ею Самсон убил тысячу человек? Или же тому забившему источнику, который не дал ему умереть от жажды? Оттого, что Илия разделил реку милотию своею, поклоняться ли милоти? Или оттого, что Нееман Сириянин исцелился от проказы своей в реке, должны ли мы поэтому поклоняться рекам?

«Оттого что Елисея не коснулся Дух Господень, пока не привели ему гуслиста, поклоняться ли гуслистам? Или оттого, что в Евангелии женщина была исцелена прикосновением к краю одежды Спасителя, должно ли почитать края одежд? Или оттого, что тень Петра исцелила многих, должны ли мы поклоняться теням»?

«Из всего этого следует, что никаким вещам, через которые или в которых Бог благоволит творить чудеса, не следует поклоняться. И если тем вещам, через которые явлены были чудеса, не должно поклоняться, то насколько менее следует поклоняться иконам, относительно которых нет у нас доподлинных свидетельств о том, что они вообще имеют хоть малейшее отношение».

«И даже если мы предположим, что это было правдой, что Бог когда-либо творил какие-то чудеса через иконы, из этого не следует, что им надобно поклоняться. Ибо мы не находим такого, что кто-нибудь когда-то поклонялся куску дерева, купальне Вифезда, глине и слюне, или тени Петра, и всё же с помощью них были сотворены настоящие чудеса».

«Согласно апостолу, знаки даются не для верующих, а для неверующих: ибо Вселенской Церкви требовалась поддержка из чудес для ее растущей веры, а не для того, что полотенцам апостола или изображениям следует поклоняться. С тем, чтобы научить умы неверующих презирать их языческие идолы и обратиться к наказам истинной веры» (перефраз) (Libri Carolini, кн. IV, гл. XV).

В Libri Carolini мы читаем: «Поскольку апостольские наставления нас призывают не давать поводов злу, то почему же мы даем язычникам повод поклоняться изображениям царей, когда поступаем так же, как они? И они, тем самым, могут пенять нам, говоря: мы (язычники. -ред.) поклоняемся статуям или изображениям тех, в чью божественность искренне верим, или по невежеству следуя древним традициям, не понимаем того, что они не боги.

Вы же, для которых это мерзость, почему почитаете изображения людей на восковых или металлических картинах, публично поклоняясь им, оправдывая себя примерами почитания царей и утверждая при этом, что только Богу воздаете почести?

Если это не дозволяется и противоречит закону, почему вы это делаете, христиане, почему ваши жрецы не запрещают того, чтобы вы это совершали вопреки заповеди, если у нас, невежд, вы считаете это кощунством? Это и тому подобное в первые века веры языческие философы говорили нашим, а наши отвечали так: “Действительно, то, о чем вы

говорите, мы не должны и не можем разрешать, потому что Бог недвусмысленно запретил нам поклоняться стихиям, ангелам, каким-либо небесным, земным, воздушным началам».

«По поводу аргумента, который они пытаются извлечь из практики людей, водружающих образы императоров — что иконы Спасителя или его святых должны почитаться аналогичным образом — мы можем сказать, что это уже было доказано ранее словами блаженного Иеронима, что таковым императорским образам не следует поклоняться». «Поскольку несомненным богохульством является сравнение образа (иконы) того, кто ограничен местом, с образом Бога, который не ограничен никаким местом, то и пороком, и богохульством является попытка упрочить одну запрещенную вещь другой».

«Изображение сатаны не является идолом, если люди не поклоняются ему; икона Христа является идолом, если люди ей поклоняются, и изготовление такой вещи для целей поклонения является идолопоклонством, противоречащим второй заповеди».

«В послании апостола Павла говорится, что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами (1 Кор. 10:20). Ho почему же апостол Павел не прибавил здесь ни слова о возможности поклонения иконам Христа в Его человеческом обличии, истинной Матери Божьей и святым? Различие в поклонении только в наименовании, что доказывает практика идолопоклоннического христианского мира: молитва возносится все же к иконе».

«Поскольку сначала поклонение ввергло людей в это зло, сейчас обычай мешает от него воздерживаться» (Libri Carolini, Lib. Ill, с. XV — по изданию: "Opus Caroliregis contra synodum (Libri Carolini)”, Hrsg. von A. Freeman, Hahnsche Buchandlung, Monumenta Germaniae Historica, Concilia, Tom. II, Suppl. I, Ганновер, 1998, p. 399).

(На Соборе. -ред.) объявляется, что, «кто не поклоняется иконам – одной участи с теми, кто отрицал пришествие Господа во плоти». «Какая глупость! Какое безумие – силиться оторвать народ Христов от сердца их матери Церкви, потому, что они не воздают поклонения (приличного одному только Богу) вещам бесчувственным. Какое извращение — в одном свете рассматривать тех, кто отрицает дарующее жизнь вочеловечение нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, и тех, кто в повиновении божественной заповеди презирает поклонение тварному. Одно дело — противиться благодатному наставлению, и другое — противостоять тщетным и суеверным обрядам».

«Обратить славу Божью к изображению (т.е. во образ) тленного человека ( ) – хоть и не самая худшая, но всё же форма идолопоклонства. Поклонение изображениям, соделанным во имя Бога – это ничуть не меньшее попрание второй заповеди, чем поклонение любым прочим изображениям».

«Фарисеи имели свою схолию к Пятой Заповеди и наш Спаситель объявил им: Вы устранили заповедь Божию преданием вашим (или схолией). Заповедь гласит: Не поклоняйся им, схолия толкует: “Не поклоняйся им как богам». «Хотя они и не называли иконы Богом, они не стеснялись называть икону Христом; и Иоанн, восточный легат, говорил, что тот, кто называет икону Христом, не грешит».

Проф. Б. А. Успенский писал: «Наименование икон “богом” достаточно обычное явление на Руси» (стало «преданием». -ред.). «Дамаскин пишет о неизобразимости Бога Отца. Так где же эта способность различения, когда сегодня существуют миллионы икон с изображением Бога Отца»?

«Говорят, что если иконе Христа воздается такое же поклонение, как и самому Христу, значит иконе оно воздается во имя Бога или Христа. Мотивы эти не имеют значения и идут лишь во вред попытке оправдаться. Ибо сделать что-то, что Бог запретил, и сказать, что это сделано ради Бога — это всё равно, что сказать, что во имя Него мы

вызываем Его недовольство, ради Него Самого мы отдаем творению то (религ. поклонение. -ред.), что при надлежит одному только Богу».

«Герман в своем идолопоклонническом отношении к Деве, пишет: “Никто не исполнен знанием о Боге, кроме как через тебя, о, святейшая, никто не спасен, кроме как через тебя, о, матерь Божия, никто не избавлен от опасности, кроме как через тебя, о ты, любимая Богом!».

Епифаний Кипрский писал: «Она (Дева Мария) дана нам не для поклонения, но сама поклоняется Рожденному от нее по плоти и Сошедшему с небес из недр Отчих. Поэтому Евангелие предохраняет нас, говоря словами самого Господа: “что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой” (Ин. 2:4), причем в словах: “что Мне и Тебе, Жено?" Назвал ее женою для того, чтобы не считал кто-либо святую Деву высшею надлежащего, как бы предсказывая об имеющих быть на земле расколах и ересях, дабы некоторые, чрезмерно удивляясь Святой Деве, не впали в суесловие таковой ереси.

Всё учение этой ереси достойно презрения и есть, так сказать, старушечья басня. И какое Писание учило об этом? Какой из пророков внушал поклоняться человеку? (…) Да не господствует над нами древнее заблуждение — оставлять живого Бога и поклоняться созданному от Него: “служили", — сказано, — “поклоняясь твари вместо Творца и обезумели” (Рим. 1:25, 22). Ибо если и ангелам поклоняться Бог не дозволил, то кольми паче рожденной от Анны и дарованной Анне от Иоакима. (…) Мария да будет в чести, поклоняем же да будет Господь»!

«Известно высказывание Епифания Кипрского относительно ереси коллиридиан (см. «Панарий». -ред.), которые воздвигли идол Девы Марии, что было осуждено им таким образом: «Не идолопоклонническое ли это дело и не дьявольское ли покушение»? (Коллиридиане — секта IV в., чьи последователи поклонялись Богородице, матери Иисуса, приносили ей жертвенный хлеб в виде небольших лепешек (отсюда название секты — κολλυρις).

«Лаодикийский собор и Феодорит Кирский свидетельствуют, что принесение ангелам не приличествующего им поклонения вызывало тревогу у Церкви с первых веков христианской эры. Профессор Тлен Пирс пишет: «Отрывок, зачитанный на Втором Никейском соборе, осуждал монофизитского епископа Севера Антиохийского (ок. 465-538). Север обрушивается на наглость живописцев, которые ведут верующих христиан к языческому идолопоклонству своими неподобающими изображениями ангелов. (…)

«Те, кто чествует ангелов такими чрезмерностями, отвергают Церковь, преступают ее законы, и анафематствуются теми, кто рукоположен и устанавливает священные правила». ("Patrology: The Eastern Fathers From The Council Of Chalcedon (451) To John Of Damascus (750)”, ed/aut: A. Di Berardino, A. Walford, J. Quasten, Кембридж, 2008, p. 195).

35-е Правило Лаодикийского поместного собора (проходил, вероятно, в 60-х гг. IV в.) гласит: «Не подобает христианам (…) Ангелов именовать (…). Того ради, если кто обрящется упражняющимся в таковом тайном идолослужении, да будет анафема («Книга Правил Святых Апостол, Святых Соборов Вселенских и Поместных и Святых Отец», ч. II и III, Монреаль, 1974, с. 49).

Климент Александрийский говорит: “Нам ведь явно запрещается упражняться в этом лживом ремесле: Не делай, — говорит пророк, — никакого подобия того, что на небе вверху и на земле внизу (…). Если Бог через Моисея заповедует людям никаких искусственных изображений Его не делать (…). Действительно, статуя есть мертвая материя, преображенная рукою мастера. У нас же есть не воспринимаемый посредством ощущений, сделанный из постигаемой чувствами материи образ, но умопостигаемый Бог, Который единственный есть действительно Бог, и Он познается лишь умом, но не чувствами».

Также и его ученик Ориген писал против философа Цельса: “Какой же здра-вомыслящий человек не рассмеется, когда увидит того, кто, постигнув через философию столь глубокое и величественное познание о Боге или богах, тотчас же обращается к изображениям и приносит им свои молитвы или же считает, что рассматривание этих материальных вещей способно поднять его от видимого символа к духовному и бестелесному»? (…) Ориген отвечает Цельсу, что “Невозможно одновременно и знать Бога, и адресовать молитвы изображениям”.

«Многие ранние авторы снисходили до описания самых мельчайших деталей и подробностей их жизни и богослужебной практики: Иустин Мученик в своих Апологиях, Тертуллиан в своих, Ориген в своей работе “Против Цельса”, св. Поликарп и др. Ни в одной из этих работ нет ни одного слова об использовании изображений в служении пред Богом. Мог ли здравомыслящий человек в ранней церкви представить себе, что вопрос почитания икон станет “пропуском” в церковное общение, как установлено на Седьмом соборе»?

«Молчание всех древних авторов является хорошим доказательством в этом вопросе. Сверх того, это подтверждается и молчанием язычников. Они ни разу не выставили обвинений христианам в использовании изображений. Ориген в своем трактате «Против Целъса» писал: «Это верно, что христиане подобно тем [варварским народам] отвергают изображения, но христиане отвергают их по совершенно иным основаниям, нежели язычники, ибо не преступают заповеди, запрещающей иметь таковые и потому, что страшатся унизить божественное поклонение и отнести его к материи, коей предана определенная форма» .

(По изд.: "Origen Against Celsus”, book VII, ch. LXIV in “Ante-Nicene Christian Library: Translations of the Writings of the Fathers down to A.D. 325”ed. by A. Roberts, J. Donaldson, vol. XXIII, Эдинбург, 1872, p. 484, 485. См. так же: («Ориген против Цельса», книга VII, пар. 64, а также H. Лебедев, «Сочинение Оригена против Цельса. Опыт исследования по истории литературной борьбы христианства с язычеством», М., 1878, с. 223).

«В кн. III, гл. II Libri Carolini Карл Великий говорит, что “Тарасий пытался покрыть одно заблуждение другим, и что из одного недуга он впал в другой, стремясь исправить вину своего ложного возведения в патриархи рвением к поклонению иконам». Если Константин осуждает всех, кто не поклоняется тварному, как неверующих, то Евфимий расценивает их как «еретиков».

«Нас не сильно изумляет то, что Тарасий и его собор попытались приравнять иконы к освященным сосудам, когда он уже приравнивал их к ковчегу Господа и всему, что связано с ним, к тайне креста Господня, а также к таинству Тела и Крови Спасителя нашего Христа. О превосходстве освященных сосудов над иконами сообщается нам в древнем законе; ибо как в скинии при Моисее, так и в храме, сооруженном Соломоном, они были сделаны и посвящены Богу по Его ясному предуказанию.

Но изображения (кроме херувимов, львов и волов, которые были сделаны не для поклонения, а как весть о грядущем) не только не создавались и не освящались никем из святых прошлого, но и подвергнуты явному осуждению на протяжении всего Священного Писания (…). Когда Виновник нашего спасения положил конец Ветхому Завету и заложил основание Новому Завету, то взял чашу, а не икону.

К тому же, Господь не говорит через своего пророка: «очистите себя, носящие иконы», а говорит «очистите себя, носящие сосуды Господни» (Ис. 52:11). Наконец: не за оскорбление, нанесенное иконам, потерял свою жизнь и свое царство царь Вавилона, а за кощунственное поругание над сосудами, используемыми в священном служении Богу» (по изданию: J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787, Лондон, 1850, p. 159, со ссылкой на LibriLibri

рейдут, нежели одна черта из закона пропадет (Лк. 16:17), и вот Вторая Заповедь в устах Самого Господа: отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи (Лк. 4:8). Писание призывало к духовному поклонению, иконы имели свойство вести людей вниз к низменному, подобострастному, плотскому суеверию. Писание учит нас поклоняться Творцу, — картины заставляют нас поклоняться творению. Вне сомнений, это было правильно, что Собор обратился за советом к слову Божьему, но выискивать там тексты в поддержку поклонения иконам было ничем иным как извращением истинного смысла Писания».

«Доподлинно известно, что никому из людей не дозволялось входить во Святое Святых, нельзя было даже заглянуть туда, и поэтому это не могло быть местом их молитв и поклонения. Первосвященник же входил во Святое Святых только однажды в год с кровью жертвенною, что было прообразом восшествия Христа на небеса.

Херувимы, находящиеся в скинии, были изготовлены по особому указанию Бога и были запрещены к поклонению Его точно выраженной заповедью — и потому это никак не может быть обоснованием того, что изображениям Христа и святых, соделанным не по указанию Божиему, должно поклоняться, поэтому заповедь не делать никаких изображений и не поклоняться им оставалась в силе». «О, если бы видимые знаки, которыми был руководим Израиль, приводили его к поклонению Богу»! (Фирсов, с. 379)

«Тарасий порочит Григория Двоеслова, святейшего из всех пап, который ясно говорит: “любой ценой запрещай поклонение иконам”, а более того и все отцы, жившие до его времени, оказались под осуждением Тарасия. Ибо доподлинно известно — никто из них, за исключением одного, не поклонялся иконам, даже если и допускали их в свете уважения» (Григорий Двоеслов, пожалуй, самый известный из числа римских пап, почитаемых святыми и в православии).

«Как велика темнота, в которой они пребывают, как они сами признают! — поскольку они заявляют, что их память настолько испорчена, что без помощи икон они опасаются забыть и служение Богу, и чествование Его святых! Но чтобы они не воспользовались случаем подкрепить свою позицию нашим обычаем держать изображения для напоминания о событиях прошлого, мы отвечаем, что одно дело — иметь их из страха забыть, другое — ради украшения» (по изд.: J. Mendham, «The Seventh General Council…», Лондон, 1850, p. 66).

«Его должно созерцать не плотскими глазами, а очами ума. О, какое же безумие говорить такое: «При помощи его (изображения) мы воспоминаем также о земной жизни Христа». Несчастное воспоминание! — то, которое может вспомнить Христа, который никогда не должен отсутствовать в уме доброго человека, и с этой целью должен взглянуть на изображение, так как не может осознать присутствие Христа каким-либо другим образом, кроме как через созерцание картинок, нарисованных на стенах или на других материальных объектах».

"Вера позволила апостолам и первым христианам поклоняться без какой-либо подобной помощи, и, определенно, это должно служить знаком упадка Церкви, когда есть необходимость в таких вещах, о которых изначально никто даже не думал. Разумеется, вера таким способом, по-видимому, изгоняется, так как многие совершенно не могут верить в явственность Христа, пока не предстанут перед Его изображением» (по изданию: J. Mendham, “The Seventh General Council ...’’, Лондон, 1850, p. 377).

«Человекоподобный вид идолов (икон) вызывает у людей мысль, будто это тело, как напоминающее их собственное, обладает жизнью. Вероятно, именно поэтому св. Иоанн призывает нас хранить себя не только от идолопоклонства, но и от идолов (1 Ин. 5:21). В самом деле, пройдя через это гнусное, извратившее веру безумие, мы на опыте

убедились, сколь вредны образы. Ведь стоит им появиться в храме, как они подобно знамени влекут людей к идолопоклонству. Таков жалкий наш разум, что он не может удержаться от того, чтобы не стремиться подобно воде вслед за нелепыми верованиями и суевериями».

«Канон Собора, заменивший ягненка на образ мужчины, если что и доказывает, то только то, что иконы Христа в человеческом облике не были достаточно древними и достаточно распространенными вплоть до 690 года, когда был проведен Пятошестой [Трулльский] собор; ибо, если бы было общепринято представлять Христа как человека, тогда зачем бы понадобился канон? Этот канон говорит только об изготовлении изображения Христа и ни слова о поклонении».

«Мы со скорбью добавляем, — этот самый абсурдный обычай поклонения иконам получил широкое распространение, и вещи, сделанные для одной цели, как видно, используются для другой. Мы не называем изображения, которые устанавливаем в наших базиликах, идолами, и потому другие не вправе назвать их идолами, мы отвергаем поклонение им, почитание или каким-либо образом служение, поскольку не сама по себе вещь, а цель, с которой она применяется, делает ее греховной или наоборот; поскольку очевидно, что есть много вещей, которые могут быть использованы правильно, но будучи используемы неправильно, они становятся для нас греховными».

«Осуждение здесь направлено не на художника или его искусство как таковые, а на изготовление идольских объектов поклонения. Язык апокрифической Книги Премудрости Соломона поразительно сходен с критикой отцов иконоборческого собора. Об изготовлении идолов там сказано: “лукавое человеческое изобретение”, “бесплодный труд художников” (Прем. 15:4).

Где была святость одной (иконы) до размещения на ней надписи, и где было бесчестие другой до присвоения ей имени? Надпись, размещенная на образах, может сообщать информацию, но, конечно, не может придавать им никакого приобщения к святости.

Ведь святость даруется мыслящим существам через явление добрых дел и по праву вознаграждения достойнейших (…). И ясно доказывается, что никакая святость не может перейти к иконам из-за какой-то надписи, из того факта, что образ, которому посчастливилось получить надпись с именем святой Марии Матери Божией, и который до этого игнорировали – теперь устанавливают и почитают».

«Должно ли Слово Божье, которое Бог завещал читать всем и знать всем, замолчать из-за опасности ереси, как они говорят? А идолы и иконы, невзирая на то, что они запрещены Богом и несмотря на опасность идолопоклонства, идущую от них, должны ли они воздвигаться, допускаться и сохраняться в церквях и в храмах? О, мирская, плотская мудрость!”

Libri Carolini: «И теперь этот Собор, что склонял ко многим вещам, с которыми не мог согласиться бы ни один человек в здравом уме (…), теперь они увещевают нас, дабы никто не соблазнился оттого, что перед иконами зажигаются свечи и воскуряется ладан, как будто не соблазнены те, кто сами возжигают свечи перед предметами, которые не могут видеть, и курят ладан вещам, которые не могут обонять… а потом они заявляют о нашем соблазнении, т. е. тех, кого они боятся не без оснований, как высмеивающих их глупость (…).

Но, вероятно, они могут возразить, спрашивая, в чем причина того, что мы высмеиваем их за возжигание свечей, когда при этом мы сами зажигаем свечи и кадим в наших церквях, которые в равной степени лишены чувств? На это нетрудно ответить, так как одно дело — освещать свечами места, отведенные для божественного служения и там приносить благоухание наших молитв и наши благовония Богу, и совсем другое дело

— зажигать свечи для иконы, которая имеет глаза и не может видеть, и воскуривать ладан тому, что имеет нос и неспособно обонять.

Одно дело — оказывать честь дому величия Господа, воздвигнутого каким-нибудь верующим и посвященным Божьим первосвященником, и другое, совершенно иное дело — абсурдно чтить подарками и приношениями изображения, соделанные художниками. Господь сказал: «ибо дом Мой назовется домом молитвы»; и еще в другом месте: «взойдут на алтарь Мой жертвою благоугодною, и Я прославлю дом славы Моей». Высшими почестями должно чествоваться это место, где верующие со всех сторон встречаются друг с другом». (Libri Carolini, кн. IV, гл. III).

«Это не то (иконопочитание. -ред.), чем стали бы гордиться ученики скромного Иисуса. Разве не было бы большего доверия к их религии, если бы они устранили те злоупотребления, которые привнесло в нее идолопоклонство, а не решили держаться их всеми правдами и неправдами»?

«Арнобий говорит, что следование языческой традиции было основным препятствием в обращении язычников: «и то, что раз сделали неразумно, это вы защищаете, чтобы когда-либо не показаться не знающими чего-либо, и считаете за лучшее не подчиняться, нежели уступить признанной истине и согласиться с ней».

Как может быть допущено, что изображения были сделаны христианами с целью почитания, когда изначально даже сами язычники не имели в виду этой цели? Использование изображений началось таким образом: из уважения к мертвым, не важно, были ли они императорами, основателями городов или изобретателями каких-нибудь искусств, те, кто любил и уважал их, сделали их портреты или статуи, чтобы горе по поводу утраты могло бы найти некоторое утешение в созерцании их изображений (…) тем самым демоны могли считать этих жалких людей совращенными к почитанию самих себя.

После этого примера мы видим, что использование изображений разрастается крайне интенсивно: таким образом, те картины и изображения, которые были соделаны только для украшения зданий и памяти о прошлом, сейчас, от незаметного развития пагубного обычая, так восхваляются некоторыми христианами что им и в самом деле поклоняются — перед ними зажигаются свечи, воскуряется ладан, первые плоды и другие приношения подносят им и, что еще хуже, мы обнаруживаем, что это имеет место в областях Греции, у первенствующих (…) и осмеливаются судить тех, кто отвергает их (иконы), тех, кто поклоняется и почитает одного только Бога, будто еретиков.

(Сектантами теперь обыкновенно называют замкнувшееся в своем религиозном заблуждении меньшинство. В сегодняшнем христианском мире около 230 млн. православных, 800 млн. протестантов, 1,2 млрд. католиков. Меньшинство – это «малое стадо», а не сектантство только в тех случаях, когда отражает истину, ибо «Обычай без истины есть только старое заблуждение» (Киприан Карфагенский). К сожалению, православные отцы до сих пор не хотят признавать совершенную однажды соборную ошибку, иначе придется отказаться от идола своей «непогрешимости»).

Но «В таком случае они анафематствовали самих себя, поскольку абсолютно очевидно их прибавление к вероучению Библии и ранней Церкви нового учения о поклонении иконам» (J. Mendham, “The Seventh General Council…’’, Лондон, 1850, p. 250).

«Эта анафема включает всех христиан первых трех веков и огромную часть церкви трех следующих веков, среди которых и Григорий Двоеслов, который сказал: «любыми средствами запрещайте поклонение изображениям» и «Епифаний Кипрский, который разорвал завесу с изображением “святой иконы”. Посему эта анафема включает всех тех отцов, которые были в общении с ним». Всех, «думающих иначе мы подвергаем анафеме», - решили на соборе.

(То есть, предали анафеме 338 епископов собора 754 г. и 300 епископов собора 794 г., выступивших за сохранение апостольского предания в церкви. Нежелание исполнять библейские заповеди раскололо церковь на две части, каждая из которых продолжала называть себя «вселенской». -ред.)

«Епископ Григорий прочитал: «Кто не исповедует, что все святые, бывшие от века и доныне, угодившие Богу и до закона и под законом и под благодатью, досточтимы пред очами Его как по душе, так и по телу, и не просит молитв у них, как у имеющих дерзновение, согласно церковному преданию, ходатайствовать о мире, — анафема». Заимствующим из божественного Писания изречения, направленные против идолов, и применяющим оные к честным иконам, анафема».

«Анастасию, Константину и Никите, преемственно председательствующим на Константинопольской кафедре, анафема. Лжеименному епископу Эфесскому Феодосию анафема! Сисиннию Пастилле анафема! Несчастному Василию, по прозванию трикаккаву, — анафема! Троица искоренила учение трех. Ересеначальникам Иоанну Никомидийскому и Константину Наколийскому — анафема» (…).

«Лживые писания, направленные против честных икон, должно представлять в Константинопольскую епископию для присоединения их к прочим книгам еретиков». «Если же обрящется кто-либо скрывающим их, то епископ, или пресвитер или диакон да будет низвержен, а монах или мирянин да будет предан анафеме» (Фирсов, с.788).

Чтобы народ был лишен возможности прийти к истине, Собор постановил: «И еще другое предложение делаем, чтобы все сочинения, написанные против честных икон были с анафемою уничтожены и преданы огню». Апостол не говорил: «Сожгите всё не сдерживаясь и без исследования», но говорит: «Всё испытывайте, хорошего держитесь».

(Анафематствовали те, кто сам находился под анафемами 338 отцов предыдущего собора. -ред.).

На Соборе 754 г. епископ Григорий прочитал: «Вы разрушили замыслы нечестиво мыслящих: Германа, Георгия и Мансура. Двоедушному Герману, почитателю дерева, анафема. Единомышленнику его Георгию, исказителю отеческого учения, анафема. Мансуру (И. Дамаскину), мыслящему по-сарацински, анафема. Иконопочитателю и сочинителю лжи Мансуру, анафема. Мансуру, клеветавшему на Христа и замышляющему зло против империи, анафема. Мансуру, учителю нечестия, превратно толковавшему божественное Писание, анафема. Троица низложила этих трех».

«Если величие и важность рассматриваемого вопроса: а именно, учреждение поклонения только Богу — если избавление учения и обрядов вселенской Церкви от неумеренного суеверия последних дней — если способ разбирательства, столь серьезный, столь торжественный, достойный сессии такого количества собравшихся епископов (…), то кто сможет с какой-либо стороны отвергнуть титул «Вселенского» применительно к обсуждаемому собору» (787 г., а так же к соборам 754, 794 и 825 гг. -ред.)?

Русские иерархи не уступали греческим в отношении ругательств и анафем. Академик Н. С. Тихонравов (1832-1893) писал о Стефане Яворском, местоблюстителе патриаршего престола РПЦ (с 1701 г.): «В первой из своих напечатанных проповедей, “Виноград Христов” (в январе 1698 года) он дал место ожесточенным ругательствам на Лютера, “треокаянного еретика, червя наполненного адским ядом, скаредного и богомерзкого соблазнителя, правдоненавистного еретика, глухого аспида» (Н. С. Тихонравов, «Московские вольнодумцы XVIII века и Стефан Яворский», гл. II в «Русский Вестник», т. 89, Москва, 1870, с. 29).

С тех пор ничего не изменилось. В «Основных принципах» РПЦ определяется: «3адача наша по отношению к ним [инославным] должна состоять... в том, чтобы, не

полагая им лишних преград к единению неуместной нетерпимостью и подозрительностью... раскрыть им нашу веру и неизменное убеждение в том, что только наша восточная православная Церковь, неповрежденно сохранившая всецелый залог Христов, есть в настоящее времяЦерковь Вселенская. (?) («Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию»; п.4.1 в: «Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Материалы», 2001, с. 311).

Православная Церковь не соглашается с догматом католиков о непогрешимости папы в вопросах вероучения, но сама лелеет догмат о непогрешимости соборов. «В разрешении вопросов об истинах вероучения и нравоучения Вселенский собор обладает свойством непогрешимости, как орган Вселенской (?) церкви, руководимый Духом Божиим» (Ст. «Вселенский Собор» В. Цыпина в издании «Православная энциклопедия», т. IX, М., 2005, с. 566. См.: В. А. Цыпин, «Церковное Право», Москва, 1996, с. 31).

«Они назвали себя седьмым собором, а между тем анафематствование свое постановляют так: "Да будет анафема от святых и вселенских семи соборов", «Кто уничижает какое-либо предание церковное, писанное ли то или неписанное, тому анафема»!

Они не столько возбуждают смех над их невежеством, сколько слезы об их нечестии. Очевидность «доказательств» впечатляет — подложные тексты, басни, фальсификации и передергивания; (подробнее см. резюме в главе «Флорилегий» на с. 21). Даже просто сомневающийся человек анафематствуется этим собором. Пожалуй, не каждая тоталитарная секта сегодня позволяет себе подобную категоричность (Фирсов, с.776). Несколько позже в церковной жизни закрепится праздник Торжества Православия, который будет ознаменован убийством тысяч и тысяч людей, не соглашавшихся разделить навязываемые верования (подробнее см. сн. 54 на с. 60. 560).

Было ли их собрание вселенским или поместным собором? Если верно последнее, то как же они принимали постановления для всего мира? Собор 787 г. утверждал, что «разорванные члены соединялись в одно, утверждалось истинное согласие, и кафолическая Церковь приобретала единение». Но это утверждение не соответствует действительности.

Западные церкви через семь лет соберутся на Франкфуртском соборе (794 г.), на котором также будут и папские легаты. Этот собор полностью отвергнет решения Второго Никейского собора (подробнее см. сн. 114 на с. 96). В 815 г. в Константинополе состоялся второй иконоборческий собор. А на позициях Франкфуртского собора также стоял и Парижский собор 825 г. Столь плотный ход соборов против поклонения иконам свидетельствует об отсутствии какого бы то ни было декларируемого вселенского согласия и единомыслия. (там же, с.792)

«Кто является волками в овечьей шкуре – то это относится как к одним, так и к другим: одни под предлогом стремления к чистоте выбросили все изображения из церквей, чтобы им не поклонялись, когда они никогда и не вносились туда с подобной целью; другим из-за чрезмерного отношения к их святости понадобилось соделать их объектами поклонения и утверждать, что без этого поклонения другие дары Церкви будут неполными; таким образом, ради великой святости и те, и другие показали свою волчью сущность» (Libri Carolini, кн. IV, гл. XXII).

«В двадцать третьей главе четвертой книги Libri Carolini весьма солидное место отводится доказательству его (собора. -ред.) несостоятельности: “Не составляет большого труда показать различие между словами «целовать» и «поклоняться», которые они считают одним и тем же. Поскольку различие между этими двумя вещами столь же огромное, как и между их названиями; то чему поклоняются, не целуют, и тому, что целуют, не поклоняются. Богу поклоняются, но Его не приветствуют. Святых, ушедших в

мир иной, чтут, но им не поклоняются с божественным поклонением и не целуют: и наоборот, жен, детей, и даже слуг целуют, но им не поклоняются. Таким образом, очевидно, что целование и поклонение — две разные вещи».

Симон Епископ (1583-1643), голландский профессор теологии, в споре с иезуитами писал: «Даже язычники никогда столь постыдно не поклонялись своим идолам, как это делаете вы. О, если бы вам стало по-настоящему стыдно! Но увы! Вы прилагаете столько усилий, дабы придумать прикрасы для какого-то «различения».

«Наши церкви в настоящее время прекрасно обходятся без икон и мощей; и если это грех, то это было и грехом апостолов и отцов Церкви на протяжении первых трехсот лет, в течение которых в них вовсе никто не нуждался, и сейчас от них нет ни малейшей пользы».

(Однако, отцы собора 787 г. захотели иметь веру не только «от слышания», но и «от зрения». -ред.): «Как иначе стали бы мы устремляться к духовному, если не посредством чувственных знаков, — письменной передачи и иконных изображений, которые служат напоминанием о первообразах и возводят к ним», - говорили на соборе.

Исторический аспект:

Е.В. Фирсов: «Второй Никейский (Седьмой) собор — это контрреформация в чистом виде. И противостояла она возникшим в Византии стремлениям вернуться к чистому апостольскому христианству. Этих людей история назвала иконоборцами. Собор состоялся в 787 г. и преследовал цель восстановить иконопочитание — практику, так никогда и не вошедшую в сферу вселенского согласия Христианской Церкви, ибо ни один из шести предыдущих Вселенских соборов ни слова не сказал об иконах.

Вторым Никейским собором не приведено ни одного заслуживающего признания свидетельства об одобрении иконной живописи в храмах со стороны какого-либо отца Церкви. Не существует ни одного канона и ни одного собора о водружении икон вплоть до того, который именуется Трулльским (692 г.); и ни одного канона (в учении) кафолической Церкви.

Вне контроверсии эти соборные Акты — бесполезные 300 страниц необоснованных восхвалений сомнительной практики, которую отвергла вдесятеро превышающая по количеству часть христианского общества. Вне контроверсии это просто сектантская литература, переполненная ложью и передергиваниями. Деяния Вселенских соборов на русском языке, кстати, изданы Русской Церковью раньше, чем издана Библия.

Как ни парадоксально, документы собора нам практически незнакомы. В настоящий момент в Германии готовится новое критическое издание Актов на древнегре-ческом и латыни, два тома вышли в 2008 и 2012 гг., последний третий том выходит в 2016 г. Новый русский перевод готовится ПСТГУ. Там также ждут выхода в свет берлинского издания Acta Conciliorum Oecumenicorum. Будем надеяться, что переводчики ПСТГУ не повторят преступных вольностей своих православных коллег из Казани.

В предпринятом в конце XIX — начале XX в. Казанской духовной академией русском переводе Деяний собора с древнегреческого языка – невообразимое количество тенденциозных искажений и преднамеренного переводческого обмана. Замечу, что я нашел прелюбопытнейшим занятием следить за этими предпринимаемыми при переводе искажениями.

В Деяниях Собора вы, к примеру, читаете: «Василий Великий писал...». «Нет, не писал, общепризнано — это письмо подложно или искажено». Вы читаете: «Григорий Богослов писал о досточтимой иконе», но отец писал о языческом изображении

языческого философа. Сфабриковано письмо Григория Великого (Двоеслова) некоему мо-наху Секундину. Приводилась также и баснословная история об эдесском царе Авгаре и нерукотворном образе, представление Луки иконописцем, чудеса Кира и Иоанна, Косьмы и Дамиана.

Вы читаете о чудесах от икон мучеников, но этих мучеников не знают первые христианские мартирологи. Вы читаете о разграничении поклонений, но эта идея не нова и корни ее в языческих верованиях. Перечисление всех абсурдных высказываний одного только Иоанна на Соборе само по себе займет почти целый том.

Вы читаете о том, как предыдущие шесть Вселенских соборов провозглашали нечто об иконах – это сущая ложь. Папа Григорий писал императору Льву (подлинность письма оспаривается): «Ты пишешь, что не должно поклоняться творению рук и никакому изображению того, что на небе вверху, и что на земле внизу, как сказал Господь (Исх. 20:4), и говоришь: укажи мне, кто повелел нам почитать творения рук и поклоняться им. — И я исповедую, что это есть законоположение Божие. А почему как император и глава христиан ты не спросил об этом верующих ученых? От них ты узнал бы вполне, о каких рукотворенных вещах говорил Бог (…). Об этом засвидетельствовали нам и шесть бывших о Христе соборов, но ты не принял их свидетельств.

Император Лев Исавр спрашивает: “Почему на шести соборах ничего не сказано об иконах?” На что папа Григорий II ему отвечает: “Это так, император, (…) но об иконах было известно по преданию».

(…) У переводчиков КДА это предложение Анастасия выглядит так: «А когда миновали гонения и вера дерзновенно укрепилась везде, то до самого нашего поколения происходили вселенские соборы, которые изложили каноны, во многих главах своих касающиеся учения об иконах», тогда как издания и Манси, и Лаббе, и Гардуэна, и Биния, и Миня, и Editio Romana содержат соответствующую сноску на полях, предупреждающую читателя о несоответствии перевода…». (В издании Миня сноска, о которой идет речь, расположена не на полях, а в самом тексте в скобках. См. “Concilia Generalia Ecclesiae Catholicae Pauli V Pont. Max. Auctoritate Edita”, tom. Ill, Рим, 1612, p. 521).

Усмешку истории вызывает тот факт, что переводчики КДА, переводя место деяний о подчистках и вырванных страницах, сами занимаются подчистками и урезанием текста. (1: «Реликвии в Византии и Древней Руси. Письменные источники» под ред. А. М. Лидова, Москва, 2006, с. 291., 2: Там же, с. 298. 3: E. von Dobschiitz, “Christusbilder Untersuchungen zur Cristlichen Legende", Лейпциг, 1899, p. 40-60).

На странице русского издания есть еще один подлог: «Святый Григорий обличает Серена, епископа массилиенского, что образы сокрушил, хвалит же, что почитать оные не запретил». Но у Полидора Вергилия в оригинале написано: «и хвалит за то, что тот препятствовал тому, чтобы их почитали». Автором этого славянского перевода Полидора Вергилия был Феофилакт Лопатинский (ок. 1670-1741), архиепископ Тверской и Кашинский, ректор Московской духовной академии с 1706 по 1722 гг. И как же здесь не вспомнить и реплику негодующего архим. Макария (Веретенникова): «В самом деле, советскому человеку с детства внушали, что попы — обманщики».

Чтобы придать посланию папы Григория Двоеслова больше веса, греки дополнили его: к цитате св. Григория Великого “неграмотные должны читать на стенах храмов то, чего они не могут читать в книгах” они добавили: “и таким образом через них (иконы) смотрящие на них возносятся к вере и воспоминанию о спасении через вочеловечение Господа нашего Иисуса Христа”. Этим прибавлением они подводили под рассуждение папы христологическую основу и таким образом возводили его послание на уровень византийских споров» (Л. А. Успенский, «Богословие иконы православной Церкви», Переславль, 1997, гл. VIII, с. 148)

Павел IV — патриарх Константинопольский с 780 по 784 г., канонизирован Православной Церковью в лике святителя. При вступлении на кафедру провозглашал свою приверженность иконоборчеству. Православные историки не могут это объяснить ничем, кроме как тем, что Павел, якобы, был тайным иконопочитателем.

«Святейший патриарх Павел отказался от епископства (в пользу Тарасия, секретаря Ирины. -ред.), посвятив себя монашеской жизни, и когда мы спросили его: "Зачем ты это делаешь?”, - он ответил: "Затем, что если я останусь до смерти на епископии этого богохранимого и царствующего города, то подпаду под анафему всей вселенской Церкви, — а такая анафема отводит во тьму кромешную, приготовленную для дьявола и ангелов его; так как говорят, что здесь был собор, отринувший живописные иконы, которые все-ленскою Церковью защищаются, приветствуются и приемлются для напоминания о первообразах. Это смущает мою душу и наводит меня на мысль: как избегну я суда Божия, находясь в сношениях с такими людьми (иконопочитателями. -ред.) и будучи сопричтен к ним»?

Жак Банаж (1653-1723), французский историк Церкви, пишет: «Ирина предприняла ход, позволивший ослепить народ, она не хотела низлагать патриарха Павла, который торжественно клялся никогда более не принимать икон, но она объявила, что взволнованный угрызением совести Павел пожелал покинуть патриарший престол, чтобы уйти в монастырь. Когда Ирина всё устроила по своему замыслу, она отправила сановников уговаривать Павла остаться на своем посту.

Отречение Павла показалось подозрительным людям, которые не верят всему, что оглашают императоры. На его кафедру возвели Тарасия, мирянина, крайне лояльного и к интересам Ирины, и к иконопочитанию. Так как отречение было тайным, всё это проис-ходило в монастыре сугубо между Ириной и Павлом, несмотря на то, что как патриарх, он должен был явить людям публичное самоопровержение. Павел пребывал в своих твердых воззрениях до рокового момента, когда Ирина захотела сменить Патриарха.

Смерть слишком быстро последовала за этим мнимым «обращением»; Патриарх плакал так, что скончался на месте в присутствии сенаторов, пришедших принять его отречение от престола. Но в истинность всего этого поверить невозможно, ни в обстоятельства секретного раскаяния, ни во внезапность смерти Павла, вызванной, как говорят, слезами, разорвавшими его сердце — всё это подводит к зловещим выводам». (Что можно ждать от женщины, ослепившей и умертвившей своего сына? -ред.)

В добровольность отречения, судя по всему, не верит и профессор Г. А. Острогорский (1902-1976), известнейший византинист. Он пишет: «Лишь в конце 784 г. правительству удалось принудить к отречению назначенного при Льве IV патриарха Павла» (Г. Острогорский, «История Византийского Государства», пер. с нем., М., 2011, с. 238).

Из «Libri Karolini: «Столь поспешное вознесение к священническому сану (патриарха Тарасия), противозаконность такой внезапности, могли ли через его проповеди побудить мирян, зависимых от него, так же торопливо кинуться от законного соблюдения духовных таинств к незаконному почитанию вещей материальных? Ибо, презирая лучшее, он призывает использовать худшее, когда убеждает их, что поскольку древние имели херувимов, покрывавших крышку ковчега, которые были сделаны Моисеем, из среды которых Господь говорил ему.

Поэтому верующие должны иметь иконы, сделанные каким-то ремесленником или еще кем-нибудь, чтобы осенять алтарь. Пусть он тогда сделает ковчег: и не из дерева ситтим, а из ивы; обложенный не золотом, а свинцом; (…) и стол для хлебов предложения, который не является святым; пусть он напишет книгу закона, которая предуказывает ни с того, ни с сего рукополагать кого бы то ни было; утверждает, что

новообращенные могут быть повышены до епископства; и учит поклонению вещам, сотворенным на небесах и на земле.

Всё это сказано во многом потому, что Тарасий, как был назначен неправедно, так и проповедует столь же неправедно, а также и потому, что он сказал «поскольку херувимы позволили нам иметь иконы, дабы каждый понимал, что из-за того, что мы не почитаем иконы, мы отступаем от Священного Писания, мы приложим все усилия для того, чтобы раскрыть духовный смысл, предопределенный херувимам» (по изд.: J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787… Лондон, 1850, p. 127, со ссылкой на Libri Carolini, кн. I, гл. XX).

Фридрих Шпангейм мл. (1632-1701), историк Церкви, пишет в отношении представительства Иоанном и Фомой восточных патриархов: «Вздор и пустые слова, плохо сшитый обман, вводящий в заблуждение мир христианский. Ведь известно, что ни отправленные письма Тарасия, ни послы Ирины не дошли до трех патриархов Востока, и те на письма не отвечали и не посылали никого на собор. В самих Актах Никейских отражено, что иерусалимский патриарх умер до прибытия послов, а антиохийский и александрийский патриархи, а также их резиденции для послов Ирины были недоступны, и что они туда и не пытались попасть».

Жак Банаж (1653-1723) пишет: «Ирина действовала посредством обмана и насилия даже на своем соборе. Она заставила некоторых монахов взять на себя права легатов, якобы присланных восточными патриархами, чтобы восполнить отсутствие оных, а также чтобы смело заявить, что собор был вселенским. Обман этих так называемых легатов был разоблачен. Нельзя не упомянуть о свидетеле, которому невозможно не поверить. Речь идет о святом Феодоре Студите».

Преп. Феодор Студит (759-826), современник Седьмого Вселенского собора, пишет в своем «Послании К Арсению, сыну»: «Рим же не одобрил этого (да не будет!), но признавал и сам собор не вселенским, а поместным и исправляющим собственные погрешности. Ибо заседавшие не были представителями других патриархов, это ложно. Римские присланы были сюда по другой причине, не для собора. Поэтому, как говорят, по возвращении своем они и были низложены пославшим их, хотя и оправдывались принуждением.

Другие же восточные представители были убеждены и увлечены здешними, а не посланы патриархами (потому что патриархи и в мыслях не имели такого), или уже после признаны посланными от них из страха перед народом. Здешние же делали это с той целью, чтобы склонить еретичествующий народ к Православию тем, что будто бы на самом деле был созван Вселенский Собор».

Весьма интересно, что в другом русском переводе смысл этого отрывка перевернут в абсолютно противоположную сторону: (…) Убедиться можно по греческому тексту» (По изданию: F. Spanheim, “Ilistoria Imaginum Restituta...”, Лейден, 1686, p. 370. См. с. 180. По изданию: Jacques Basnage, “Histoire de l’église depuis Jésus-Christ jusqu’à present", Роттердам, 1699, tom. 2, liv. XXIII, chap. V, p. 1363)».

Профессор А. В. Карташев пишет: «Дорофей Монемвасийский удивляется контрастам в лице Ирины: “О, чудо! Одна женщина с ребенком восстановила благочестие!” — но она же стала и детоубийцей» (по изданию: А. В. Карташев, «Вселенские соборы», Париж, 1963, с. 755).

Филип Шафф пишет об Ирине и ее сыне Константине VI: «В деспотическом стремлении к власти она питала в нем ненависть, поощряя его дурные привычки, и в конце концов лишила его возможности занять трон, приказав вырвать у него глаза, когда он спал, причем сделать это с такой яростью, что в результате он умер» (Фирсов, с. 797). Унизителен тот факт, что Константин Великий, созвавший Первый Вселенский собор, и

Ирина, созвавшая Второй Никейский собор, ставший последним вселенским, в равной мере запятнаны кровью собственных отпрысков, но почитаются как святые в восточной церкви, считающей, что любые грехи искупаются ортодоксальностью взглядов» (по изданию: Ф. Шафф, «История Христианской Церкви», т. IV, Санкт-Петербург, 2008, с. 288. (См. сн. 97 на с. 83) (Фирсов, с. 757).

«Каковой бы ни была природа значимости христианства для Константина (4 век), по-видимому, он с самого начала согласился с волей апологетов представлять их религию как культ без изображений». (R. Grigg, “Constantine The Great and The Cult Without Images” in “Viator. Medieval and Renaissance Studies”, Vol. VIII, Беркли, 1977, p. 1).

«Императора Константина (Копронима) иконоборца обвиняли в копрофилии, волхованиях, заключении договора с дьяволом и принесении в жертву младенца, в гомосексуализме (это при том, что император был трижды женат и имел шестерых детей). Там, где в то время не было монашеского пера, не было и подобных обвинений: сам Седьмой Вселенский собор не упомянул ничего подобного о Константине V.

Как пример – баснословная Vita Germani повествует нам историю о казусе при крещении Константина, хотя сам Герман об этом безмолвствует. Виднейший византинист, профессор А. П. Каждан (1922-1997), редактор "Oxford Dictionary of Byzantium”, пишет: «Герман был провозглашен святым, запись о нем была внесена в Константинопольский синаксарь, и анонимный агиограф составил его житие.

Когда было написано это житие? Как бы то ни было, житие хронологически удалено от той эпохи, в которую жил Герман, оно содержит грубые фактические ошибки (например, путаются папа Григорий I Двоеслов и папа Григорий II, современник Германа) и носит легендарный характер: Герман не только описывается как пророк и целитель, но также рассказывается история о том, как он бросил в море икону с изображением Христа, и уже на другой день она достигла Рима и была торжественно вручена папе Григорию Двоеслову. Из вышесказанного следует, что житие, скорее всего, — сочинение одиннадцатого или конца десятого века».

Сознательная теологическая подгонка вызвала к жизни и культ святых Кира и Иоанна в египетском городе Мануфин (Абукир). Само становление культа было результатом своевольного церковного проекта Кирилла Александрийского. В Мануфине находилось одно из самых важных в Египте святилищ Исиды, где чудесные исцеления обретались во время инкубации (явлений во время сна). Кирилл поклялся истребить все следы культа Исиды и не только попытался уничтожить языческий культ, но и основал там культ соответствующего христианского исцеления. Ссылаясь на видение, он "нашел” кости доселе неизвестных Кира и Иоанна.

История Церкви знает культ святых целителей Косьмы и Дамиана, и даже не одной пары, а целых трех — все двоицы якобы жили примерно в одно и то же время, всех звали Косьма и Дамиан, все были врачевателями-бессребрениками. «Фактически, греки разли-чают три даты: 17 октября вспоминаются “арабские” мученики, потому что братья, коих было пятеро, называются аравийскими; 1 ноября вспоминаются “асийские” сыновья Феодотии; и наконец 1 июля вспоминаются “римские” мученики, жившие при императоре Карине». Как сказано чуть раньше, истории действительно известен культ святых Косьмы и Дамиана, но история Церкви не знает самих святых Косьму и Дамиана.

Еще один подлог. Папа Григорий II писал императору: (…) «Как Озия, царь иудей-ский, через восемьсот лет выбросил медного змея из храма, так и я (император. -ред.) через восемьсот лет выбрасываю идолов из церкви». – Поистине, Озия был брат твой и имел такое же упорство, как и ты; он в свое время так же преследовал священников, как ты теперь». (Оригинальный текст см.: J.D.

Mansi, “Sacrorum Conciliorum Nova et Amp

. 965. Так же: Ph. Labbe, G. Cossart, “Sacrosancta Concilia Ad Regiam Editionem Exacta”, Тош. VII, Париж, 1671, col. 27).

«Однако, Писание говорит, что не Озия, а Езекия истребил медного змея (4 Цар. 18:4). Или автор этого письма, папа Григорий II, был невеждой, или же Деяния Седьмого Вселенского собора начинаются с подложных документов: Папа Григорий перепутал Озию с Езекией, последнего вразрез с Писанием оговорил в преследовании священников, также вразрез с Библией написал о том, что Давид внес змея в храм, который начали строить только после смерти Давида».

«Это никейское духовенство должно быть последним, кому пристало говорить о низвращении, будучи захваченными злоупотреблением и извращением как Писания, так и отцов Церкви, что в полной мере доказано в Libri Carolini, кн. I, гл. 21, 22, 23, 24 и много где еще» (по изданию: J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787, in which the worship of images was established...”, Лондон, 1850, p. 320).

«В Откровении Иоанна Богослова 21:8 и 22:15 перечислены те, кто должен быть брошен в озеро огненное (…) в первом из этих стихов эта участь ожидает лжецов, а во втором ее удостаивается всякий любящий и делающий неправду. Теперь, если сосчитать, сколько лжи возвещено на этом соборе, сколько обманщиков по части чудес присутствовало на нем, разве нет причины ожидать, что гибель, на которую они здесь осудили других, падет на их собственные головы?» (J. Mendham, там же, p. 335) (См. сравительную таблицу подлогов и искажений из «Флоригелия» Собора, с. 21 книги Фирсова: «Акты…». -ред.).

«Большое количество икон и образов римских и греческих святых никогда не существовало, кроме как в изобретательном уме какого-нибудь монаха. Греческая мифология не породила столько сказок, сколько различные авторы Житий святых» (J. Mendham, “The Seventh General Council, The Second of Nicaea, Held A. D. 787, in which the worship of images was established...”, Лондон, 1850, p. 220).

«Сам Седьмой Вселенский собор, казалось бы, собравший и изложивший чуть ли не все известные басни и сказки, не брезгуя ничем, представляя их как реальные исторические события, но о таком великом проявлении милости Богородицы к выдающемуся защитнику икон (Дамаскину) не обронил ни слова, хотя со времени смерти Дамаскина до времени собора прошло около 35-45 лет».

«Отцы собора сокрушались о вырванных страницах из книг, но об отсеченной по навету врагов у ярчайшего апологета иконопочитания руке (И. Дамаскина) и исцелении ее от иконы не проронили ни слова. Даже если не присовокуплять к этим сухим цифрам и абсолютному молчанию современников об этом чуде тех фактов, что, во-первых, ряд ученых считают, что Дамаскин удалился с государственной службы у халифа еще до того, как Лев Исавр взошел на трон, а, во-вторых, этот низкий поступок клеветничества плохо сопоставляется с моральным портретом императора Льва III, абсолютно очевидными являются ложность и вымышленность истории с отсечением руки Иоанну Дамаскину.

Трудно себе представить, чтобы величайший полководец, одержавший крупнейшую в истории победу над мусульманской армией, талантливый государственный деятель, составивший Эклогу, занимался бы низкими подлогами и кляузами на чужих чиновников.

Тем не менее эта история, якобы, имела следующее развитие: «свирепый халиф приказал отрубить Иоанну руку и вывесить публично, но Иоанн вымолил возвратить руку, которая помощью св. Богородицы чудесно срослась. Тогда Иоанн в воспоминание приклеил (или подписал) к иконе Богородицы изображение серебряной руки и перевез икону с собой из Дамаска в лавру Саввы Освященного, где позднее был монахом».

На сегодняшний день (2014 г.) на сайте «Софрино» продаются иконы Троеручицы трех разных типов и все три изображают Богородицу с тремя естественными руками.

В 1722 г. (в России. -ред.) последовал запрет на изображение “Св. Троицы в виде одного человека с тремя головами, иконы троеручицы с тремя естественными руками, вместо привески третьей руки, Св. Креста в виде змея, мученика Христофора с песьей головой и т. п.” (Полное собрание законов, № 4079). Заметим: это реакция светской власти, а не Синода.

В Церкви Греческой образ новозаветной Троицы был запрещен Священным Синодом Константинопольской Церкви при Патриархе Софронии II, в 1776 году: “Соборно постановлено, что эта якобы икона Святой Троицы является новшеством, чуждым и не принятым Апостольской Кафолической Православной Церковью. Она проникла в Православную Церковь от латинян”.

Л.А. Успенский (1902-1987), богослов и иконописец, в книге «Богословие иконы православной Церкви», пишет: «Несмотря на категорическое запрещение Большого Московского Собора, изображения Бога Отца не только продолжали распространяться, но со временем к ним стали применяться, помимо пророческих видений, также и обоснования из области богословско-философской.

Большой Московский Собор сознавал, что церковная практика, даже подтвержденная Собором, не всегда выражает истину. Как говорит святой Киприан Карфагенский: “незаметно вошедший у некоторых обычай не должен служить препятствием к победе и утверждению истины, ибо обычай без истины есть только старое заблуждение”.

Анонимный английский автор (из окружения А. Дженкинсона), оставивший описание России середины XVI в., писал: “Во всей стране нет ни одного учителя для наставления народа, так что многие, большая часть бедняков, на вопрос «сколько богов» — ответила бы «очень много», так как они считают всякий имеющийся у них образ за бога».

Успенский пишет: «Не менее характерно и то, что иконы Николы в случае невыполнения обращенной к святителю просьбы могли подвергаться наказанию — в точности так же, как наказывались в аналогичной ситуации и языческие идолы.

Так, некий итальянец, наблюдавший в 1656 г. в Ливорно царское посольство И. Чемоданова и И. Постникова и составивший краткое сообщение о поведении и обычаях русских послов (“Любопытнейшие обычаи господ послов московских, которые ныне находятся в Ливорно проездом посольства в Венецию”), отмечает, что послы “имеют с собой четырех знатных человек и попа или священника.

Этот последний всегда носит на шее ковчег с зажженными свечами, где находится мадонна и св. Николай, их покровители; к нему они прибегают за милостью в своих нуждах, а не добившись [просимого], бешено хлещут святого”; примечательно, что из двух икон именно икона Николы подвергается такому обращению.

Примеры такого рода известны не только со слов иностранцев; так, Т. А. Кузминская (Берс), описывая в своих воспоминаниях комнату старой горничной Толстых — Агафьи Михайловны, отмечает: «Образ Николая чудотворца, висевший в углу, был перевернут лицом к стене. Варенька, заметив это, взяла молча табуретку и хотела поправить его, думая, что это случилось как-нибудь невзначай. — «Не трогайте, не трогайте, матушка, это я нарочно», — закричала Агафья Михайловна. — «Как нарочно?» — спросили мы. — «Да так, матушка. Молилась, молилась ему — хоть бы что. Я его и обернула, и пущай так висит!..» — «Когда же вы его простите?» — спросила Варя. — «Вот когда время придет, — серьезно отвечала Агафья Михайловна, — тогда и прощу» (Кузминская-Берс, III, с. 50).

Характерный вопрос на исповеди в Древней Руси: “Не надееши ли ся на иконы паче Бога?” (Алмазов, III, с. 289).

В России закон предписывал «Закопченные иконы возобновлять или уничтожать ("поступать по правилам св. отцев”), но не вследствие невозможности выполнения ими иконной функции, “а понеже многие иностранные люди по дорогам ездят и становятся для обнощевания в крестьянских избах, от чего имеет быть посмеяние”. Таким образом, Синод негласно признавал допустимость молитвы перед иконой без изображения» (И. Бусева-Давыдова, «О духовных основах поздней русской иконы», «Вопросы искусствознания» (X (1/97), Москва, 1997, с. 194).

Фирсов. «Мешанина тщеты» или Седьмой Вселенский (отрывки).

Джон Оуэн, выдающийся английский теолог XVII в., проректор Оксфордского университета, писал: «<…> Таковым было положение дел в Церкви Божией до вашего [Второго] Никейского собора 787 г. Как же обстояли дела после? Восторжествовало ли поклонение иконам сразу по утверждении? Или это было тогда всеобщим исповеданием Церкви Христовой, как было объявлено отцами того собора? Ничего подобного. Не успела еще молва об этих отвратительных новациях в христианской религии разнестись по миру, как во Франкфурте состоялся собор из трехсот епископов западных провинций, на котором были обнажены суеверия и безрассудство Никейского собора, аргументы опровергнуты, установления отвергнуты, поклонение иконам полностью осуждено как запрещенное Словом Божиим и противоречащее древней и всем известной богослужебной практике вселенской Церкви Божьей».

Франкские богословы буквально через несколько лет после Седьмого Вселенского собора писали: «В той мешанине тщеты, выдаваемой некоторыми за Седьмой собор, где всё было мифическим и сказочным, Феодору, епископу ми́рскому, с ещё более необычайной абсурдностью обязательно нужно было рассказать сны своего архидиакона, чтобы заблуждения их, которые не смогли найти поддержку ни в Писании, ни в учении или примере кого-то из святых отцов, не лишились бы иллюзорной помощи снов».

Французский теолог XVII в. Жан Дайе пишет об отцах Седьмого собора: «<…> люди эти <…> – это те же люди, которые приписали святому Афанасию самый абсурдный и бессмысленный рассказ о чуде, произошедшем в Берите, это те же люди, которые наполнили свой Синод баснями самыми что ни на есть нелепыми, свидетельствами совершенно неизвестными и неслыханными в ранней античности, такими как канон мнимого Апостольского собора в Антиохии, подложное письмо Василия Юлиану и тысяча подобных вещей, ни малейших признаков которых нельзя найти ни в Священном Писании, ни у какого-либо древнего автора».

Джон Мендэм, англиканский богослов XIX в. писал об аргументации отцов Седьмого собора: «<…> Они имели не одно извращение, за которое придется держать ответ, а множество – они не просто неверно процитировали одного святого отца, но вообще не процитировали хотя бы одного отрывка из какого-либо святого отца без злоупотребления».

Эдвард Гиббон, историк-просветитель XVIII века писал об Актах собора: «любопытнейший памятник идолопоклонства и невежества, лжи и глупости».

Современный ученый, византинист, Джулиан Хризостомидес пишет: «Как уже установлено, собор изобиловал многочисленными интерполяциями, фальсификациями и искажениями текстов».

В недавнем переиздании русского перевода Актов собора флорилегий (доказательная база), квалифицирован следующим образом: «Резюме: отцы Второго Никейского собора в защиту икон и иконопочитания выставили выдержки из 70 произведений различных авторов, либо ссылки на них, как излагая свидетельства непосредственно во время Деяний, так и зачитывая таковые из различных писем и посланий, вошедших в состав Актов собора.

Из этих 70 произведений: 4 – откровенные басни; 11 – подложные произведения; 26 – не имеют отношения к иконам, хотя зачастую отцами собора использовались как полноценная аргументация; 3 – экфрасисы, т.е. тоже не имеют отношения к иконам; 2 – тексты сразу приводились как анонимные; 23 – так или иначе свидетельствуют в пользу наличия у верующих икон или же подтверждают факт поклонения иконам, однако, как правило, все эти произведения относятся к VI, VII и VIII векам; несколько самых ранних претендуют на принадлежность к V веку; 1 – повествование о языческой иконе с изображением языческого философа.

Таким образом, в Актах собора отсутствуют доподлинные свидетельства существования икон у христиан как одобренной церковной практики в первые четыре столетия от Рождества Христова. Также не смогли богословы собора предъявить какие-либо высказывания отцов и учителей Церкви первых четырех веков в поддержку или одобрение икон».

Остается лишь напомнить, что Вселенские соборы официально считаются непогрешимыми в Православной Церкви. (Источник: https://slovo.net.ru/book/82236).

В Оросе Вселенского Собора 754 г. указывалось: «Итак, будучи твердо наставлены из богодухновенных Писаний и отцов, а также утвердив свои ноги на камне божественного служения духом, мы все, облеченные саном священства, во имя Святой Троицы пришли к одному убеждению и единогласно определяем, что всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писаная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей. Она чужда им и заслуживает презрения».

«Никакой человек да не дерзает заниматься таким нечестивым и неблагоприличным делом. Если же кто-нибудь с этого времени дерзнет устроить икону, или поклоняться ей, или поставит ее в церкви, или в собственном доме, или же скрывать ее, таковой, если это будет епископ или пресвитер, или диакон, да будет низложен, а если монах или мирянин, то да будет предан анафеме, так как он противник Божьих предписаний и враг отеческих догматов».

Соборы нередко отменяли решения предыдущих соборов. Например: 341 г. –Антиохийский Собор (признание арианства официальным учением), 355 г. – Миланский собор, 449 г. – Эфесский собор, 403г. – собор, осудивший Иоанна Златоуста и т.д.