КРАЙНОСТИ СТУДИТСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА

КРАЙНОСТИ СТУДИТСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА

Обзор «аргументов» Феодора Студита.

Вначале для сравнения и контраста приведем несколько аргументов против икон св. Афанасия Великого, ибо все познается в сравнении:

«Если кто напишет царево имя и предпочтет его царю, то накажется смертью, - пишет Афанасий Великий. Так и вы, если имеете здравый рассудок, то не можете на вещество переносить признаки божества» (Цит. по изд.: Афанасий Великий. Избранные творения, изд. храма Косьмы и Дамиана. М., 2006, с. 75). «А те, кто преуспели в этом, омрачены в душе, ум находится в кружении, представляя себе не-сущее» (там же, с. 76). «Если бы обратили они внимание что душа их одарена умом, то не вринулись бы во все это с такой опрометчивостью» (там же, с. 79).

«Если Бог бесплотен, то почему воздают божескую честь тому, что видимо глазу и осязаемо рукой»? (там же, с. 81). «Путь к Богу не вне нас, но в нас самих, это ум души, ибо только умом может быть уразумеваем и созерцаем Бог» (там же, с. 83), «…через познание Его творений, ибо Он познается из дел» (а не из образов) (Рим. 1, 20).

Перейдем теперь к подробному анализу Студитской «иконологии», чтобы, сравнив, мы могли убедиться, что предание ранней церкви и, в частности, учение Афанасия Великого перечеркивает зилотско-еретическую позицию Феодора Студита и его последователей.

Феодор Студит говорит, что «Не поклоняющийся иконе вообще не поклоняется Богу, хотя и думает, что поклоняется» (Феодор Студит, Послания, т.2, с. 138). Отсюда следует, что Христос учил ереси, говоря, что Бог ищет себе духовных поклонников.

Феодор Студит создал теорию почитательного поклонения и богопочитательного. «Первое относительно, так как первообраз и образ предметы относительные, по слову Василия Великого» (там же, с.96). Но как он может различать духовное богопочтение от внешнего «уподобительного», если икона для него – живой свидетель, с соответствующим к ней отношением – как к живому существу? «Ведь икона Христа есть Христос, точно как образ креста есть крест, не говорю уже о образе Богородицы или святых» (там же, с. 384). «Образ Христов ничем не отличается от первообраза, ибо первообраз и образ суть одно и то же» (там же, с. 464). «Образы икон неотделимы от первообразов» (там же, с. 260).

Человек образ Бога, - учит о. Феодор, - но изображение человека есть образ более близкий к Богу, (?) так и между образом (иконой) и первообразом (Христом? –ред.) больше сходства, чем между степенью усвоения божества (человеком? –ред.) и самим божеством (там же, с. 464-5). Образ называется именем первообраза (т.е. надо говорить не икона Христа, а Христос и т.п.) При отрицании одного отрицается и другое, ибо они существуют во взаимной связи (египетское богословие. –ред.). В одних случаях они называются образами, в других именем первообраза, в силу соотношения (там же, с. 483).

Далее Студит приводит смешные доказательства своей одиозной позиции. Люди говорят: «вот ангел», а не «образ ангела», «вот Богородица», а не «образ Богородицы» и т.д. «Значит, в образе является первообраз, поскольку одно от другого не отличается. И человек есть Бог, как образ Божий. Таким образом, страдающий за икону, страдает за Христа, Богородицу и святых» (там же, с. 484). Какую лукаво-«глубокую» богословскую базу подвел честной отец, чтобы убедить своих чад в том, что они страдают за Христа, а не за языческое мракобесие!

Несмотря на это Феодор Студит настаивает, что «Икона почитается уподобительным поклонением, а не богопочитательным» (там же, с. 199). Возразить нечем, разве что ссылкой на лукавство, ведь никто не может заглянуть в душу человеку, как он кланяется иконе – «уподобительно», понарошку, или по-язычески? Кто сейчас объясняет народу такие тонкости, особенно сейчас или в средние века, когда священники простецы порой добавляли краску в чашу «для пущей святости причастия».

Такая уловка представляет интерес разве что для богословов схоластиков, а народ понимает все по-простому, по-язычески, так же, как и сам Феодор: «Обоим подобает одна и та же честь и поклонение: Христу и его образу, поэтому и отречься от иконы, значит отречься от Христа, как и наоборот. Исповедание иконы есть исповедание Христа. Таков смысл нашего иконопочитания» (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 328). Где же тут отличие и разделение на «уподобительное» поклонение, если иконе и Христу воздается одна и та же честь? А ведь, согласно Василию Великому, «Слава первообраза не разделяется в образе» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 197). И Афанасий Великий говорит, что «…мы только выражаем расположение любви к начертанию лица» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 210). Всего лишь!

«Поклоняясь Христу я покланяюсь Отцу и Духу», - говорит отец Федор (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 388). О каком же тогда относительном богопочитании идет речь в предыдущем абзаце, прямо противоположном: «Поклоняясь иконе я не поклоняюсь всей Троице»? Ведь «относительное» поклонение значит ипостасное, как утверждает Студит. Единственным оправданием его мудрования было бы следующее: когда мы покланяемся духовному Христу, мы одновременно поклоняемся Отцу и Духу, а когда иконе – только Христу, отделяя Его от Троицы на иконе.

Но такого контекста не наблюдается. Напротив, в другом месте он говорит об иконе, как о портрете: «Икона по причине сходства лица – одно и то же с изображенным. Кто не может быть изображен, тот не человек, а какой-то выродок». (Феодор Студит, Послания, т. 1 с. 259).

Честь, воздаваемая иконе, это и есть «восхождение», по Студиту. Единственная разница с портретом, что иконе воздается честь «с различием по существу», а портрету (естественному образу) – честь «одинаковая по существу» (Феодор Студит, Послания, т. 1, с. 386). Когда Федору указывали на другой по смыслу контекст слов Василия Великого («восхождение от образа к первообразу»), то он говорил, что это ошибка переписки (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 386). Однако, весь контекст не может быть ошибкой. Василий Великий говорил о Христе по отношению к Первообразу (Богу), а не о восхождении от иконы ко Христу.

«Если чествование восходит к первообразу, то, без сомнения, и нисходит к образу» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 287. Вот вам еще одна языческая «тайна» от отца Феодора. Что «нисходит» на икону – честь или благодать? – загадка.

«Икона есть замена личного созерцания и лунный свет в отношении к солнечному» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 287). А если не так, то какую пользу принесла скиния, служившая отображением предметов небесных? Там были херувимы славы подобные виду человеческому (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 287).

Мы не будем называть отца Федора лжецом, подобно тому, как он чествовал св. Епифания Кипрского (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 283), но возразим, что, во-первых, реальные херувимы не имеют человеческого вида, ибо это не люди, имеющие человеческий образ. Во-вторых, функция скинии была не в том, чтобы отображать «предметы» небесные или небожителей. А в-третьих, икона никогда не заменит духовного созерцания, об этом и говорить неприлично духовному человеку. Оставим же «лунный свет», так полюбившийся отцу Федору и устремимся к Солнцу Правды!

Несоответствие учения Феодора Студита учению ранней Церкви

Феодор Студит вспоминает какой-то апокриф из Четьих Миней, где апостол Петр, якобы, повелел Панкратию вынести икону Христа и поставить ее на башне, чтобы народы видели и вспоминали о том, что нами проповедано (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 157). Далее следует интерпретация: «Вынеси икону, силою своею затмевающую небеса, чтобы люди уверовали, ибо повествование слова недостаточно. Другими словами: это вам памятник в роды родов» (там же).

Мыслимо ли почтенному старцу приписывать апостолу Петру то, чего он не говорил, т.е. использовать апокрифические изречения: «вынеси икону и поставь ее на башню» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 365). Да еще и выставлять это как доказательство и «предание», в котором апостолы, якобы, внушали почитать изображения со страхом (почитать и поклоняться, по Студиту, видимо, одно и то же» (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 158). Далее приводится чудо, свидетельствующее о недопустимости непочтительного отношения к образам (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 159).

Но кто же с этим спорит? Только крайние иконоборцы непочтительно относились к образам. То есть, идет борьба с крайностями, а не по существу. Умеренные иконоборцы сами боролись с крайними зилотами в своей среде, по крайней мере, терпели их с любовью, увещевая, а не гнали их взашей с анафемой, как это делали братья-студиты. Это еще одно подтверждение того, что, борясь с крайностями иконоборцев, иконославцы не замечали, что сами проповедуют крайности иконопочитания, ничем не отличаясь при этом от язычников.

Запрещая представлять в душе написанного Христа (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 159), он в то же время благословляет молиться, глядя на икону. Как это возможно, конечно не объясняется. В другом месте он легко нарушает свой запрет, восхищаясь возможностями воображения:

«Я восхищаюсь воображением, - говорит Феодор Студит. Оно само может быть некоторой иконой. Если сила воображения напрасна, то напрасны и другие силы: чувства, понимание, ум. Так естественное учение обличает гонителя иконы или воображения. Одна женщина во время зачатия вообразила эфиопа и родила эфиопа. Иаков обстругал полосатые жезлы и от взгляда животные рождались пестрые. О чудо! Подобное иконовоображение оказалось завершением производительной силы» (Феодор Студит, Послания, т. 1 , с. 288).

Святые отцы запрещают силу воображения, созданную Богом для земной жизни, использовать для молитвы, которая является таинством будущего века. Такое впечатление, что Феодор Студит не знает учения святых отцов, если борется за эту прелесть с такой горячностью. Такого рода заблуждение недостойно почтенного отца!

Тем не менее, он утверждает: «Мы мудрствуем согласно с апостольской церковью, нынешняя же византийская церковь является еретической частью, которая привыкла отделяться от прочих» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 210). Время соединиться с верховной из церквей Божьих – Римской. (Феодор Студит, Послания, т.1 с 371). Здесь требуется уточнение: Церковь отделила себя от братьев-студитов, или все же студиты отделили себя от Церкви своей «иконологией»?

Напомним вкратце братьям-студитам святоотеческое учение: Максим Исповедник говорит: «Чувство души, взяв ум в качестве орудия, обучает многобожию, принимая чувственное за божественное» (А. Позов. Основы древнецерковной антропологии, т. 1, Мадрид, 1965, с. 206). «Помыслы же входят в душу через воображение чувственного» (Марк Подвижник) (там же, с. 213). А Никита Стифат воображение называет силой смутительной и омрачительной (там же, с. 218). Иконославцы, конечно же, не согласны, особенно Федор Студит, веривший в силу воображения.

Гонения от властей после победы иконоборцев Студит понимал, как гонение на Христа и святых, ибо думал, что «через икону отвергается Тот, Кто на ней изображен». Так лукаво свобода иконоборцев была судима чужой совестью (1Кор.10, 29). Отречение от иконы Христа – есть отпадение от веры, - пишет отец Феодор. Сбились с пути иерархи, священники, игумены (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 278-9).

Вся церковь пала, епископы, игумены. От нас отпали жалкие Орест и Афрат (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 261). Орест и Афрат обезумели, став ниже скотов (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 264). Демоны с иконоборцами беснуясь падают. (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 271). Это христоборная ересь, ведь это лжебратья, лжеапостолы, имеющие вид благочестия. Склоняется ли Христос на мольбу о наказании еретиков или еще откладывает наказание?, - спрашивает Студит у одного игумена (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 319).

Не уподобляйся же нечестивцам, которые отступили от Бога и предали себя сатане (?) (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 443). Чадо мое, ты хорошо рассудил, что со своей братией анафематствовал врага Антония, уничтожавшего святые иконы. Ты совершил подвиг мученика и воина Христова (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 385). То есть, Студит думает, что анафемы приятны Богу (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 230), поэтому посылал проклятия даже императору: «Вечное проклятие Льву, служителю сатаны» (Феодор Студит, Послания, т.2, с. 152).

Отец Федор запрещал общаться с теми, кто беседовал и обедал с «еретиками» (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 155). Если кто принимает пищу с еретиком, то не следует с ним принимать пищу, хотя бы они и притворялись православными (Феодор Студит, Послания, т. 1 с. 168). Неужели апостол имел ввиду тех же еретиков, что и Студит (1Кор. 5,11)? Для апостола еретиком был только тот, кто не признает Христа Сыном Божиим, а не тот, кто молится образам.

«Если любят Бога, то почему имеют общение с еретиками»?, - недоумевает Студит (Феодор Студит, Послания, т. 1 с. 160). Таков Студитский «талмудический иудаизм», заповедующий любить только единомысленных ближних. Клеймо еретика ставили на своих братьях, делая их недостойными любви. К мытарям и самарянам когда-то относились лучше, чем братья Студиты к своим собратьям христианам!

Впрочем, запрещая даже кушать, а не то, что разговаривать с «еретиками», Федор Студит замечает, что он это высказывает не законодательно, а в виде совета «из любви» (см. Феодор Студит, Послания, т.2 с. 208). Я священник, а не иерарх, лишь ему принадлежит право издавать каноны и законы (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 462). Тем не менее, Студит не только писал каноны и правила, но и считал, что имеет право единолично расточать проклятия явно более духовным людям, каковыми и были иконоборцы, думая, что анафемам «радуются ангелы и святые, и наполняется весельем вся церковь» (!?) (Феодор Студит, Послания, т. 1 с. 230) Воистину, греческая зилотская «святость» непостижима.

Конечно, иконоборцам тоже недоставало святости отвечать любовью на клевету, вроде этой: «Отвергающий Мою икону Меня отвергает, иначе и быть не может, хотя с этим и не согласны отрекшиеся. (Феодор Студит, Письма т.2 с. 465). Еще бы, соглашаться, допустим, с такой наглой клеветой: «Те, кто не почитают его икону – открыто отвергают, что Он принял наш образ, хотя «притворно» (кавычки мои. –сост.) они признают, то Христос принял его» (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 396).

Неудивительно, что после возврата всей церкви к апостольскому преданию, т.е. в иконоборчество, Студит оказался почти одиноким, о чем и сетует (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 362-363, 370). «Если державный призывает поступать «против Бога» (кавычки мои. -сост.) (…) то не знаю почему епископы так поступают» (Феодор Студит, Послания, т.2 с. 437). А все потому, что братья-студиты отреклись не только от апостольского предания, но и от предания ранней Церкви, обозвав всех несогласных с ними лжецами и еретиками!

Даже Св. Епифаний удостоился от отца Федора статуса лжеца: «Каково изречение Епифания? – «Пусть рассудит твое благочестие. Прилично ли нам иметь Бога, начертанного красками?» - Посмотри какой он лжец (…). Да, видимым называть Бога нелепо, (Ин. 1,18) но в Нем обнаруживается два естества…» (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 283). Первым обнаружил эти два естества творец евангелия от Иоанна, как известно, а вслед за ним и остальные.

Иконоборческие сочинения Епифания (+403 г.) так же уничтожены, как и сочинения остальных иконоборцев, или объявлены подложными. Что поделать, враждующие стороны не стесняли себя ни в средствах борьбы, ни в словах. В итоге те и другие пострадали за крайности, так как подвизались незаконно (2Тим. 5, 5).

Все высказывания святых отцов против икон тщательно уничтожались. Вот и цитата Феодота Анкирского, которую приводит Федор Студит не дошла бы до нас, если бы честной отец ее не вспомнил. Правда, ее приводили так же и отцы Седьмого Вселенского Собора 754 г.: «Мы составляем образы святых не из вещественных красок на иконах, но научились изображать их добродетели в писаниях, как некие одушевленные иконы. Ибо пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу, или к какому духовному созерцанию возводятся они через это напоминание? Очевидно, что это тщетная выдумка и изобретение дьявольской хитрости (Феодор Студит, Послания, т.1 с. 286). Странно, что Студит здесь называет Феодота Анкирского доблестным мужем, а не еретиком или служителем сатаны, как обычно по отношению к другим иконоборцам-«еретикам».

Феодор Студит сетует: «Кажущиеся иерархами и иереями, монахи и люди всякого пола потерпели полное кораблекрушение, вступив в общение с еретиками. (…) Впрочем, остались еще некоторые, которые не преклонили колено перед Ваалом» (?) (там же, с. 234). «Сатана почувствовал, что уже близко время пришествия Христова (8 век), поэтому и посылает ереси» (там же, с. 237).

«Святые храмы обезличены, жертвенники разрушены, святые сосуды сожжены, теперь говорят, вера стала чистой и непорочной, иконы осмеиваются как мерзость запустения и идол заблуждения» (там же, с. 238). «Поются новые песнопения и запрещаются старые, в которых упоминаются иконы. Не находится никого, кто пробудил бы Христа для укрощения этого свирепого моря» (там же, с. 239). «Теперь, говорят, низвержены идолы языческого многобожия, очистилась Церковь и воссиял свет» (там же, с. 245).

Удивляет с какой радостью и решительностью подхватила иерархия и народ запрет на иконы. Если бы учение было противно душе, неужели иконоборчество шествовало бы по империи с таким триумфом? 338 архиереев вместе с милионной паствой осудило иконы – практически вся церковь. Что же произошло с 240 епископами на втором Седьмом соборе спустя 30 лет? В чем секрет этой греческой «святости»? Может в стремлении к полной симфонии с властями, ради которой они приносили в жертву все, даже вероучение? Нет, похоже, что масса народа давно ждала этого момента, поэтому иконолюбцы Студиты и оказались в полной изоляции.

Хорошо бы вообще оставить «греческую святость» для Греции, не вынося ее за пределы Византии. «Греки нам не указ, - по меткому выражению Грозного царя Иоанна IV, - ибо мы получили веру от апостола Андрея». Но, получивши не сберегли, к сожалению.

Итак, по словам Феодора Студита, вся миллионная церковь, отрекаясь от икон, отреклась от Христа, Богородицы и всех святых. Не скажет ли любой нормальный человек, что это гнусная клевета, которая не нуждается даже в опровержении? Или может это отречение произошло бессознательно и «автоматически», что частенько случается у лукавых язычников?

«Автоматическое» совершение таинств, бессознательное воздействие и присутствие благодати, неосознаваемая сила молитв, как словесных формулировок, «низведение» благодати на материальные предметы и т.п. Таково наше языческое наследие и достояние, такова наша вера. Как говорил Дамаскин: «Если просят вас показать вашу веру – покажите икону» (Цит. по кн.: Мишель Кено. Воскресение и икона, М., 2001, с. 13).