КАК ЦЕРКОВЬ УЗАКОНИЛА БЕЗЗАКОНИЕ

КАК ЦЕРКОВЬ УЗАКОНИЛА БЕЗЗАКОНИЕ

Всякую форму или образ следует называть идолом

Тертуллиан

Немного истории

Языческие обычаи утверждались в церкви постепенно. Один из последних – иконопочитание – возвели в степень догмата на повторном Седьмом Соборе 787 года. Иконоборцы продержались неосужденными целых 800 лет. Может и дальше иконоборчество продолжало бы существовать легально, если бы не было решено соборно анафематствовать иконопочитание на первом Седьмом Вселенском Соборе 754 г.

На Собор 754 г. собралась почти вся церковь, за исключением римской части (338 архиереев). На нем упразднили и осудили языческое почитание изображений, т.е. с отношением к иконе, как живому свидетелю, наполненному Благодатью.

30 лет спустя царица Ирина с иконопочитателями со второй попытки собрала повторный Собор (постепенно количество приехавших дошло до 240 архиереев плюс 100 простых монахов, не имевших права голоса), на котором предали анафеме иконоборцев, так же от лица Господа Бога. Несмотря на то, что, по сравнению с предыдущим, на Соборе отсутствовало 98 архиереев, которых заменили студийскими монахами, Собор признали состоявшимся. «Обычная византийская практика – использовать вероучительные темы в политических целях». (Ярослав Пеликан. Дух восточного христианства, М., Духовная библиотека, с. 89). Так царица укрепила свои политические позиции, автоматически попав во святые.

Коснемся чуть подробнее этой исторической интриги. (Детальный разбор всех Деяний (проделок) этого Собора см. в книге Е.В. Фирсова – Акты… Второй Никейский…).

Итак, после смерти мужа императора Ирина решила овладеть троном и поцарствовать, пока подрастает малолетний сын-наследник. Однако в те времена баба на императорском престоле была одиозным явлением. Она, конечно, прекрасно понимала шаткость и опасность своего положения. В народе местами были волнения. Тогда она решила себя обезопасить, создав себе неприкосновенный статус. Это было возможно только созвав вселенский собор и, таким образом, попав во святые.

Первый созыв не состоялся по причине солдатского бунта. Наконец, со второй попытки через год был объявлен съезд всех византийских епископов в небольшом городке Никея, близ Константинополя. Там было безопаснее. Наспех была состряпана догматика иконопочитания, основанная на многочисленных подменах, интерполяциях и фальсификациях (см. книгу проф. Фирсова).

После подписания соборных деяний наследником, она убила собственного сына, претендента на престол, жесточайшим образом выколов уму глаза. Так же убрала с дороги и патриарха-иконоборца. Нам известно только то, что он «умер от слез» после предложения оставить патриарший престол. На опустевшую кафедру был возведен ее секретарь – из военных, срочно постриженный в монахи и «экспромтом» прошедший все степени священства. История с патриархом стала посмешищем и причиной еще большего разрыва с римо-европейской, весьма обширной частью церкви.

Однако долго царствовать ей не пришлось. После придворной интриги она была сослана на остров «на покаяние», где вскоре и скончалась. Удивительно, но эта «покаявшаяся» святая дьяволица находится в наших православных святцах, а от ее икон совершаются «чудеса».

Вот вам еще одно свидетельство того, какие дети-уроды рождаются от союза церкви с государством, как в Греции, так и в России. Плоды этого союза мы вкушаем до сих пор. Ложь, насилие и интриги вместе с властолюбием и прочими страстями прочно вошли в церковь, как государственный институт.

Итак, Собор 787 года принял решение об изъятии всей иконоборческой литературы, пытаясь уничтожить всякую возможную попытку восстановить историческую справедливость. Однако, по милости Божией, мы имеем достаточно свидетельств, чтобы открыть глаза желающим увидеть правду.

Противники иконоборцев говорили: «подобно тем, кому некуда больше бежать, они бегут в предание». Это было их похвалой. Действительно, «вплоть до 300 года нет ни одного литературного источника о наличии христианских изображений» (там же, с. 95).

Климент Александрийский пишет: «всякое изображение является обманом, ибо образ есть лишь мертвое вещество. Мы же, христиане, не имеем никакого осязаемого образа, но образ Бога воспринимаем только разумом» (там же, с. 97). Ученик Климента говорил то же самое, называя безумием то, что существа небесные могут почитаться через изображения. Апологет Минуций Феликс (нач. 3 века) писал: какие изображения Бога я сделаю, когда сам человек есть образ Божий? (Там же, с. 97).

Иконоборцы были против использования изображений в церкви, т.е. на молитве, но не против изображений вообще, например, для обучения в школе. Однако простым людям не под силу было разделить вещество от божества, в нем "заключенного". Если образом Божиим является только человек, то по этой логике ему и надо кланяться, поскольку этот образ заключен внутри телесной оболочки (образ духовен, а не материален, конечно). Но чтобы творение рук заключало в себе образ Божий, как, например, хлеб с вином – это уже убеждения языческие. Здесь заблуждение иконопочитателей и иконоборцев было общим.

К восьмому веку к святыням относились магически не только иконопочитатели, но и иконоборцы. Мощи, а также тело и кровь Христовы обе стороны считали достойными поклонения, но передачу благодати верующим посредством образа отстаивали только иконопочитатели. Спор шел только о признании изображения как святыни, т.е. как средства, возводящего к Богу. Языческое оправдание здесь: мы не молимся телефону, а используем его, как средство связи.

Чтобы оправдаться перед иконоборцами, иконославцы придумали новый «догмат» об «относительном» почитании и поклонении. Если Бог во всех предметах, значит все является богом? Нет, это был бы языческий пантеизм. Выход нашли в «догматической» выдумке, утверждающей, что Бог по существу и по благодати – не одно и то же. Мол, Бог «трансцендентен», а благодать «имманентна». Прости, Господи, но без этих кощунственных философских терминов «догмата» не получится.

Философы увидели Бога в непостижимо-постижимом виде. Это «видение» позволило им извлекать не только идейную, но и практическую пользу. Без него стало бы невозможным никакое культово-обрядовое «служение» Богу. Бога никто не видел? А мы вам Его покажем – нарисуем образ Христа и будем Ему «относительно» поклоняться, ведь в образе – Сам Бог. Не то же самое делали и язычники? Причем с аналогичной богословской базой.

Они также заключали бога в материальные предметы, воздавая им «относительные» почести, как и мы это делаем в отношении икон, мощей и т.п. «святынь». Даже в отношении имени Божия. Тем, кто говорит, что Бог присущ предметам «по Существу» – провозгласили анафему, а кто думает, что Бог в предметах по Благодати – истинные православные христиане, как будто Благодать и Бог это не одно и то же.

Библия и святые ранней церкви учат нас, что вечен только Дух, а «дыхание жизни временно и не вечно» (Св. Ириней Лионский, Против ересей, Спб., 2008, с. 475), где бы оно ни находилось – в душе или в материи. А значит, все попытки приобщиться к нему посредством материальных предметов – возврат к язычеству. Это касается не только видимых предметов, в которых присутствует это «дыхание жизни», но и души, которая в первую очередь является «дыханием жизни» и тоже не вечна, разумеется.

Но для языческих богословов даже «имя Божие – Сам Бог». Так почему бы не назвать богом образ или предмет, ведь бог в нем «присутствует»? Если камень имеет бытие, значит и он «сущий», т.е. тот, кто есть. Именно до этого и дошли язычники. Если, по языческому рассуждению, «человек – часть мира, то и он и все части мира – боги, но одно дело обитель, а другое – временный обитатель» (Лактанций. Божественные установления, Спб., 2007, с. 127). К сожалению, не вечна ни обитель, ни ее части, ни обитатели – «боги-человеки».

Всякое «умеренное» язычество и «относительное» поклонение неизбежно переходит в крайности, поскольку само по себе есть крайность, что легко видеть, как в античной истории, так и в нынешней церкви. Все эти лукавые догматы воистину подлежат анафеме, как языческое дополнение к Евангелию.

Так постепенно в церкви росла вера в то, что не только посредством мощей и святынь, но и посредством изображений открывается доступ к присутствию Бога и помощи Его по языческому образцу. В дальнейшем эта тема из практически-бытовой перешла в область богословских дискуссий. Вплоть до восьмого века (до соборной анафемы) не было столетия без инцидентов противостояния изображениям.