ИКОНОБОРЧЕСТВО И ИКОНОПОЧИТАНИЕ. ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ

ИКОНОБОРЧЕСТВО И ИКОНОПОЧИТАНИЕ. ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ

Т

ребования поклоняться изображениям не было ни в апостольском, ни в святоотеческом предании. Напротив, был запрет на него. «Я Господь, не дам славы Моей иному богу и хвалы Моей истуканам» (Ис. 24,8, Мал. 1,12). Здесь речь идет об общем принципе. Господь не позволяет прославлять иного бога и хвалить других небожителей через «истуканов», как выдуманных, так и реальных (через изображения ангелов, святых и т.д.). Иконопочитание возможно только для тех, кто верит, что материальные предметы могут быть вместилищем божественной силы, прикасаясь к которым мы приобщаемся Богу, ибо только в этом случае икона – «живой свидетель», согласно официальному богословию.

Визуальный контакт с иконой возводит нас к Богу только в воображении, которое во время молитвы запрещено отцами во избежание прелести. Епифаний Кипрский говорил: «Если кто, оправдываясь воплощением, дерзнет взглянуть на божественный образ Бога Слова – да будет анафема», уверяя, что поставившие иконы Христа выполняют языческие обычаи (Ярослав Пеликан. Дух восточного христианства, М., Духовная библиотека, с. 99). Василий Великий учил, что «чествование образа переходит к первообразу», имея в виду Самого Христа в отношении к Богу, а не Его портрет. Вырванная из контекста, эта фраза приобрела другой смысл (там же, с. 100) и стала весьма популярной в среде иконопочитателей.

Ссылаются на апокрифическую легенду о письме Христа царю Авгарю, приводимую Евсевием, которая не содержит упоминания об изображении Христа (там же, с. 98). Напротив, в рассказе Евсевия о статуе Христа, которую он где-то увидел содержится критика изваяний, как пережитках язычества. В письме Констанции он пишет: «что заставило вас начертать образ Спасителя, какой образ угоден Ему»? (там же, с. 98). Образ ягненка (Христа), предназначенного на заклание, заменили на образ человеческий много позже, на Трулльском соборе.

До восьмого века в церкви не было отдельных сочинений, оправдывающих иконы. Но в середине восьмого века трое отцов-зилотов: Иоанн Дамаскин, Феодор Студит и епископ (впоследствии патриарх) Никифор впервые сделали попытку подвести под иконопочитание богословскую базу, посвятив этой теме отдельные трактаты. Дамаскин обрисовал икону, как «зеркало и гадание», у Студита икона –«очертание первообраза», у Никифора – «подражание первообразу и подобию его». Общий вывод: поклоняясь образу, мы не сущности поклоняемся, а ее подобию. Точно, как у язычников: «мы же не телефону кланяемся, а используем его как средство связи».

Понятно, что никакой связи, кроме духовной не существует, а она достигается духовным поклонением, то есть в Духе, а не сгибанием спины. Что это – возврат к язычеству, или всего лишь вынужденный «учет психологии нормальных людей»? Иконопочитатели ведут нас к чувственности, а не к духовности, мечтают использовать для духовной жизни физические чувства – зрение, осязание и т.п. Однако, «многим смертям входом делается часто глаз», - как писал Златоуст, ибо зрение превращается в образ, образ в фантазию, а фантазия в прелесть. Именно к такого рода «созерцаниям первообразов» призывают нас Феодор Студит, Никифор и Дамаскин.

У Федора Студита око «первенствует» (в духовной жизни?), а у Никифора оно «более действенно, чем слух». Разве это не противоречит евангелию, в котором «вера от слышания», а не от зрения. Православные богословы учат чисто по-язычески: «Душа может поклоняться незримому, однако для этого необходимо нечто наглядное, ибо только с помощью видимого можно поклоняться в духе и истине (?). Иконы приводят нас к невещественному Богу с помощью вещества» (там же, с. 118), чтобы «созерцать божественное, представленное в образах» (там же, с. 119). Иоанн Дамаскин говорит откровенно: «Может ты и выше тела, но я хочу быть в обществе с тем, что свято и видеть это» (там же, с. 119).

Нас пытаются обмануть, что, мол, идолы не представляли из себя образы реальных людей, поэтому и поклонение им было греховным, икона же представляет тех, кто реально существует, делая вывод, что «идолопоклонники те, кто не в состоянии понять этого различия» (там же, с. 119). Это очередная ложь от отца лжи.

Во-первых, язычники никогда не считали, что служат бесам. Суть язычества в другом – в попытке общаться с богом или небожителями используя материальные предметы, будь то статуи, мощи, имена, символы, зрительные образы, или другие «святыни».

А во-вторых, боги (святые), которым они молились, реально существовали, как славные люди. Христианский апологет Лактанций писал, что не ангелов, а «людей причисляли к сонму богов» (Лактанций. Божественные установления, Спб., 2007, с. 196). Мы делаем вид, что не понимаем этого, или сознательно вводим себя в заблуждение?

Если бы все ограничивалось только целованием изображений в знак памяти и любви, то не было бы в церкви такого великого противостояния, которое мы наблюдаем со 2 по 9 век, да и поныне в лице многомилионной армии «сектантов». Язычествующие богословы сделали нас врагами, разделив христиан на друзей и врагов в соответствии с Талмудом: «кто мой ближний»? – конечно же, только православный, но не всякий, а «каноничный», ибо еретик и раскольник даже тот, кто поминает кого-то или не поминает, «исповедует» старый стиль или новый, поет Богу на «неканоничном» языке и т.п.

Но самое непреодолимое препятствие для признания «сектантов» – атрибутика. Без нее, якобы, служить Богу или вообще нереально, или трудно вообразимо. Икона – центральный элемент «предстояния» воплощенному Богу. Это – живой свидетель, убеждает нас языческая теология с христологией. Главный «аргумент» - это предание, т.е. древний языческий обычай, истинность которого подтверждает сама древность, - как говорят апологеты иконопочитания.

Неважно, что этот обычай не согласуется ни с заповедью, ни с апостольским преданием. Главное – «внутренний самопроизвольный порыв верующих к божественным предметам»,- утверждает патриарх Никифор. (Архиеп. Никифор (патриарх) Константинопольский. Творения. Минск, 2001).

Порыв, соответственно, языческий, а вера у иконопочитателей – всего лишь «согласие, лишенное умствования и недолжного любопытства» (там же, с. 131).

Апостолы укрепляли свою веру через Писания, а не через зрительные образы. Духовная планка, поднятая Христом, стала недосягаемо высокой, потому что люди всегда предпочитали не духовную, а примитивную религию по причине ее простоты и доступности. А вся напраслина и клевета в адрес иконоборцев говорит лишь о духовной нищете противников. Изгоняя иконоборцев из церкви, они изгнали из нее любовь и духовное совершенство, заменив ее законничеством и языческим образотворчеством.

Нелюбовь друг к другу заставляла людей создавать «иные дворы», в том числе и с помощью властей. Много раз победа переходила из рук иконоборцев в руки иконопочитателей и наоборот в зависимости от поддержки светских властей. К сожалению, власть «канонизировала» устройство церкви по светскому образцу, назвав это «кафоличностью», символом которой стала икона. А патриархия и поныне довольствуется всего лишь «невмешательством», забыв о Студитской «симфонии» с властями.

Разве апостолы не упомянули бы о иконах, если бы они действительно были спасительны? Сколько на этой почве было ненависти и взаимных анафем! «Если кто не почитает икону Христа, да не увидит Его лица во Втором пришествии. Кто этого не придерживается, да будет анафема», - пишет некий «брат во Христе» (В.Н. Лосский, А.А. Успенский, Смысл икон, 2012, с.28).

Так легко от всего любящего сердца отправил он в ад 338 архиереев Седьмого Вселенского собора 754 года, их миллионную паству, а также всех ранних отцов минувших столетий. Возникает подозрение: а не беснование ли это? Ведь всякие проявления такого рода «любви» – дело явно дьявольское.

Вся ранняя церковь отрицала изображения, так как еврейско-библейская традиция хранила запрет на образа. Откуда же взялась такая дьявольская злоба в церкви Христовой? Не от желания ли ввести кафолическое единообразие любой ценой, даже ценой вечного мучения миллионов своих собратий, отправляя их в ад своими анафемами? Не вернул ли Господь их проклятья назад – на голову проклинавших и отлучавших? Ведь если ненависть, посланная брату, собирает на своей голове горящие уголья, то тем более ненависть, возведенная на степень догмата и провозглашенная от лица Духа Святого на Соборах: «Тако изволися Духу Святому».

Не отлучила ли себя церковь не только от своих инакомыслящих братьев, но и от Бога, Который есть любовь? Судя по степени падения нравов среди духовенства во времена первых соборов – вопрос открытый. Или анафемы – это проявление любви, как говорят наши отцы-зилоты (см. Феодор Студит, Послания, т. 1, с. 230)?

Ссылаются, как на древнее предание, на заметку Евсевия Памфила, что он где-то видел статую и изображение Христа с апостолами, сделанных, видимо, гностиками. Какое же это предание церкви, если сам Евсевий и все христиане из евреев крайне отрицательно относились к иконам, как пишет Успенский (В.Н. Лосский, А.А. Успенский, Смысл икон 2012, с.31)?

Разве о чем-то говорит повеление Нила Синайского, повелевшего разрисовать стены сценами из Ветхого и Нового Завета для неграмотных (там же, с.33)? или Златоуста, которому понравилась картина сделанная из воска. «Я видел на иконе ангела, прогоняющего варваров» (см. Феодор Студит. Послания, т. 1, с. 210). Иконолюбцы все это приводят, как некие «доказательства». Разве это свидетельство о языческом отношении к изображениям?

Эльвирский собор запретил изображать на стенах только то, что подлежало почитанию и поклонению, а не картины (36 правило). Т.е. запретил языческое отношение к ликам святых.